Сказки здравомыслящего насмешника

— Еще того не легче, Вздорике! О пароходах, дающих течь, я слыхал, но кому и какую течь мог дать воздушный шар? Этого я постичь не в силах.

— Тут ничего сложного нет. Просто-напросто, поскольку судно наше давно не ремонтировалось, мощные струи газа начали вытекать из пробоин в оболочке. Ваше Величество может не сомневаться, что мы немедленно послали на место происшествия конопатчиков, но покровителям мореплавателей Кастору и Поллуксу[90] было угодно, чтобы один из них, неоперившийся юноша, поднес горящую смолу слишком близко к пробоине: водород тотчас воспламенился и опоясал шар великолепным ободом из ослепительных вспышек, что позволило нам озарить небо этого полушария, давно покинутое солнцем, и, должно быть, предстать землянам в образе сверкающего метеора. Клянусь честью балагура, проживи я снова все те десять тысяч лет, что пролетели для меня так незаметно, и еще в десять тысяч раз больше, я все равно ни за что не забыл бы восхищения, каким преисполнило мою душу созерцание этого огненного шара…

— Который светился не хуже планет, — подхватил Сумабезбродий. — Охотно ставлю себя на твое место в этом — но только в этом! — отношении. Однако ты, вероятно, занимался не одним лишь созерцанием?

— Мы поспешили освободить корабль от лишнего груза, поскольку балласта на нем имелось предостаточно: во-первых, паровая машина, во-вторых, сиамские пушки! И какие пушки — других таких по добротности исполнения и богатству отделки я не встречал. Затем полный комплект энциклопедии всех наук — потеря небольшая. Затем свод законов, декретов и ордонансов с протоколами заседаний обеих палат — вот это была утрата в высшей степени чувствительная! Затем какой-то наглец посмел сказать, что начинать следовало с ученых! Я выказал не менее решимости, чем все остальные, но, благодарение Небесам и силе тяжести моего тела, мне удалось уцепиться за одну из наших воздушных шлюпок, которая шла ко дну, то есть к земле, стремительно и неудержимо, а поскольку она, по тогдашней моде, которой мы обязаны знаменитому китообразному господина Леннокса[91], имела форму морского конька, то я оседлал ее так проворно, как только позволяли обстоятельства, и, ухватившись правой рукой за гриву, утвердился в седле не хуже святого Георгия.

— После чего, Вздорике, ты, как и полагается всаднику, пришпорил коня и, помножив массу на квадрат скорости, устремился прямо в отечество Зеротоктро-Шаха, чему я несказанно рад.

— Случилось так, что я упал в глубокую рытвину на самой середине большой дороги и, поскольку основу почвы, на мое счастье, составлял туф, вошел в землю всего-навсего по шею[92]. Меня слегка оглушило, но вскоре я вполне оправился, ибо по характеру почвы и геологическому строению местности понял, что счастливая звезда моя избрала для моего приземления одну из наиболее цивилизованных областей нашей планеты.

— Если ты настаиваешь на том, что это была именно звезда, я прощу тебе сей метафорический способ изъяснения, но предупреждаю, что тебе не удастся так же легко убедить меня в том, что страна, где посреди большой дороги имеются столь глубокие и широкие рытвины, являет собой образец беспрерывного совершенствования.

— Все дело в том, о божественный Манифафа, что философы этой страны занимались вещами куда более важными, чем рытвины на дорогах!

— Чем же они занимались? — осведомился Сумабезбродий.

— Они стряпали[93], — отвечал Вздорике.

— В добрый час, — сказал Манифафа. — Кто-нибудь другой, пожалуй, стал бы их осуждать, а я — нет, но начнем с начала, поскольку, как это ни печально, мы оставили тебя, балагур, в положении, мало пригодном для всестороннего исследования окружающей местности.

— Зато оно весьма располагало к размышлениям, что же касается местности, то я знал ее досконально, вне зависимости от собственного опыта, ибо прочел ее описания в космографиях и путевых заметках, а они, как известно, никогда не лгут. Остров Патагонцев, насколько я мог судить с высоты птичьего полета, когда нырял в эту средиатлантическую империю, представляет собой правильный круг диаметром тысяча сто тридцать лье, из чего следует, если только Адриан Метиус из Алкмара[94] не хвастливый мошенник, что длина его окружности равняется трем тысячам пятистам пятьдесяти лье. Характерной особенностью острова является невозможность произвести на свет хоть что-нибудь жизнеспособное: это делает его в высшей степени пригодным для развития цивилизации.

— Вывод по меньшей мере спорный, — вскричал Сумабезбродий, недоверчиво покачивая головой, — остров, неспособный дать жизнь ни одному живому существу, но при этом населенный философами! Конечно, они суют свой нос повсюду, но, если дела обстояли так, как ты говоришь, вряд ли они состряпали там что-нибудь путное.