Сказки Золотого века

- Да. Я помню, но без слов.

- Одна музыка.

- Да. Это звуки небес. Ты, как ангел, причастна к ним. Вокруг тебя ореол, в котором и песня матери, и первая любовь вновь внятны душе моей, но без слов, как песня ангела.

- Песня ангела?

- Вот же послушай.

По небу полуночи ангел летел,
      И тихую песню он пел,
И месяц, и звезды, и тучи толпой
      Внимали той песне святой.

Он пел о блаженстве безгрешных духов

      Под кущами райских садов,
О боге великом он пел, и хвала
      Его непритворна была.

Он душу младую в обьятиях нес

      Для мира печали и слез;
И звук его песни в душе молодой
     Остался - без слов, но живой.

И долго на свете томилась она,

     Желанием чудным полна,
И звуков небес заменить не могли
     Ей скучные песни земли.

- Мишель, ты помнишь то, чего никто не помнит, что было до рожденья? Вот чем ты постоянно опечален, даже в минуты веселья. Но неужели на земле все скучно? - возразила Варвара Александровна.

- Напротив, - расхохотался Лермонтов, - может быть, это в небе прескучно, а на земле весело, все цветет, пусть и скоро увядает?

- Это прекрасно! Но вы, Мишель, не ответили на мой вопрос.

- Снова вы? Вы хотите от меня признания, люблю ли я вас? Зачем это вам? Вы невеста, а на меня все смотрят, как на мальчика, которого, к тому же, могут на третий год оставить на первом курсе. Нет, этого я не вынесу.

- Это же там, вне моего ореола.

- В ореоле вашем я буду любить вас неизменно, как все живое, прекрасное, благородное на земле. В душе моей есть что-то тяжелое, темное, а вы вся из света!

Рассмеявшись, Варвара Александровна сказала с коварной улыбкой:

- Как ангел?

- Нет, вы восхитительнее ангела именно тем, что вы земное, женское существо, при этом вся из света, как ангел.

- Но отчего любить - страданье? Чем вы обделены судьбой, Мишель? Я знаю, вы рано лишились матери, недавно умер ваш отец; но у вас бабушка, столь любящая вас. Вы студент, вы поэт, веселье через край, а в стихах - страданье.

- Не я обделен судьбой, а человек на земле, - он подошел к окну. Смотрите!

    Чисто вечернее небо,
    Ясны далекие звезды,
    Ясны, как счастье ребенка;
О! для чего мне нельзя и подумать:
Звезды, вы ясны, как счастье мое!

    Чем ты несчастлив? -

    Скажут мне люди.
    Тем я несчастлив,
Добрые люди, что звезды и небо -
Звезды и небо! - а я человек!..

     Люди друг к другу

     Зависть питают,
     Я же, напротив,
Только завидую звездам прекрасным,
Только их место занять бы желал.

Мария Александровна, входя в гостиную с лампой, с улыбкой сказала:

- Но прежде вам, Мишель, надобно сдать экзамен по российской словесности.

- Это невозможно! Я не способен повторить ни слова из лекций профессора Победоносцева, это такая галиматья. А он, кроме этой галиматьи, ничего не хочет слышать. Я не пойду на экзамен.

- Вас оставят на второй год или отчислят.

- Это будет уже на третий год. Год потерять из-за холеры, год - из-за Победоносцева - нет, этак мне не дадут закончить университета здесь.

- Зная немецкий как родной, вы могли бы уехать учиться в один из германских университетов. Что говорит Елизавета Алексеевна?

- У бабушки родни много в Петербурге. Может быть, мне поступить в тамошний университет? Если бы зачли два года и осталось мне учиться всего один год!

- Вы готовы оставить Москву? - спросила Варвара Александровна, обычно хранившая молчание при старшей сестре.

- Я люблю Москву. Но ведь и в столице должно побывать, - развеселился Лермонтов, который по характеру своему был склонен к перемене мест, как выяснится вскоре.

Возможность разлуки, которая день ото дня становилась все более реальной и близкой, внесла новую ноту в взаимоотношения Лермонтова и Вареньки Лопухиной, как бывает в юности и при влюбленностях. С первыми весенними днями они чаще сходились в саду у дома и даже совершали вместе прогулки по Москве, когда какие-то дела находились у нее, а он напрашивался сопровождать ее, с разрешения Марии Александровны. Мишель, как обычно, дурачился, дразнил то кучера, то важных господ, как вел себя в компании молодых людей из веселой шайки. Варвара Александровна помнила о предстоящей разлуке, и ей хотелось в чем-то удостовериться, и он, конечно, замечал вопрос в ее глазах.

Однажды они остановились на косогоре, среди сосен, над Москвой-рекой, и между ними начался сбивчивый, быстрый разговор, который ни к чему не вел, тем более когда зазвучали стихи.