Сказочная древность Эллады

Под одним из стрельчатых сводов стал собираться розовый туман. Он становился все гуще и гуще и в то же время ярче и ярче, точно утренняя заря на вершине горы… вот-вот, казалось, выглянет солнце. И оно действительно выглянуло: в розовом тумане показался лик и образ женщины такой ослепительной красоты, что Акает опустил глаза и вторично прижался к своему хранителю.

— Мне страшно! — шепнул он ему. — Она еще прекраснее самой Матери.

— Не кощунствуй! — строго ответил тот, — Она не более как ее эфирное создание, ее греза.

— А как ее величают?

— Никак. Я же тебе говорю — она греза Матери, еще не воплощенная. И не дай бог тебе дожить до времени, когда она воплотится на гибель смертным: много свечек тогда погаснет на поляне жизней. Но когда это случится — ее нарекут Еленой.

— Еленой? — задумчиво повторил Акает. — Никогда не слышал такого имени. И мне кажется, нет пленительнее его.

— Ни ее имени, ни ее самой, — подтвердил карлик. — Да, ты прав: она вся — плен. «Плен мужу, плен кораблю, плен граду», как скажет про нее величайший из ваших поэтов.

Акает поднял глаза. Дивная женщина-греза была явственно видна, точно живая; она смотрела на Акаста своими томными голубыми глазами, как бы озолоченными отблесками ее ясных кудрей. И Акает чувствовал, что его воля тает в этих жгучих лучах. Не помня себя, он оторвался от своего хранителя и направился к призраку.

Внезапно быстрое движение Матери остановило его. Призрак поднялся и исчез в аметистовом поднебесье среднего свода.

— Акает!.

Это Она его зовет! Он подошел и бросился на колени перед Ней.

— Вижу, — сказала Она с грустной улыбкой, — что моя греза мне удалась. Но я не хочу, чтобы ты был ее первой жертвой.

Она положила ему свою руку на голову. Живительная прохлада ее прикосновения мгновенно подействовала на него.

— Твой дух-хранитель говорил мне про тебя — и говорил одно хорошее. Но лучшим из хорошего было твое решение вернуться к тем, которые воспитали тебя. Благословляю тебя на долгую и счастливую жизнь. Придет время, тебе достанется невеста, достойная тебя, — не спрашивай, кто она. Она еще не родилась. Это не Елена, но тебе будет лучше с нею. И твои деды доживут до этого счастья и до первого правнука, которого она им подарит.

— Ты тоже уже грезила, добрая Мать?

Она улыбнулась.

— Ты очень смел, мой мальчик, но да будет тебе на пользу то, что ты назвал меня доброй. Смотри!

Опять сгустился розовый туман, и скоро из него вынырнул образ миловидной, румяной крестьяночки о карих глазах и волосах. Увидев Акаста, она весело засмеялась и приветливо протянула ему руку. Но прежде чем он успел последовать ее приглашению, она поднялась на воздух и исчезла в голубом сиянии среднего свода.

Акает припал к руке Матери и стал покрывать ее поцелуями.

— Ты был моим гостем, — сказала Она ему, — и имеешь по-эллинскому право на гостинец. Твой дух-хранитель передаст тебе его при расставании, а ты сам рассудишь, кому его дать. Прощай.

Она подняла его и поцеловала в лоб. Акает стоял как в оцепенении, вне себя от счастья и гордости — и, вероятно, простоял бы еще долго, если бы его хранитель не догадался схватить его за руку и вывести из терема Земли.

— Ну, питомец, — стал он его журить, когда они ехали обратно, — и нагнал же ты на меня страху! Такой смелости я, пока жив, не запомню.

Но Акает не слышал его слов: он чувствовал только поцелуй Матери на своем челе.

XI

И вот настал день разлуки.

— Свершилось! — сказал Акасту карлик. — Погасла свеча царя Эгея, но погасли и свечи всех Паллантидов и среди них — та, что была двойником твоего гонителя Полифонта. Будут помнить сыны Аттики славную битву при Паллене и победу царя-витязя Фесея! Теперь никто не мешает тебе вернуться в твой освобожденный дом.

— Феникс, сослужи нам последнюю службу!

Чудесная птица была уже там.

— Мы вернемся, разумеется, по другому пути — взобраться по ветви Фенолы ты не можешь. Феникс поднимет нас вдоль ствола под самую почти вершину Коссифиды; оттуда в долину Бесы будет уже не подъем, а спуск.

Так оно и случилось. Чем выше они поднимались, тем более тускнел серебряный ствол; под конец он покрылся, точно мхом, наростами бурого известняка и стал похож на обычные каменные столбы между пещерами. В одной из них Феникс их высадил; кругом был мрак.

— Надо зажечь фонари, — сказал карлик. — Они, к слову сказать, похищены мною у вас — я в этом приспособлении не нуждаюсь. Ты передашь их угольщику Клеофанту с поклоном от меня и с предостережением, что он потеряет их совсем, если не перестанет бить свою жену. Ну вот, горят оба; идем.

Они прошли несколько стадиев по низким, но сравнительно удобным проходам. Вдруг карлик остановился.

— Заметь хорошенько эту стену — и, еще лучше, сделай знак на ней. Здесь вы будете добывать серебряную руду, когда ты откроешь своим землякам тайну лаврийских гор.

— Здесь? — разочарованно спросил Акает. — Здесь и серебра-то не видно. А почему не повести мне их прямо к чистой ветви Фенолы?