Сказочник

Однако время шло, и постепенно жалкий образ брошенного мужа перестал волновать окружающих. Мелентий вздохнул с облегчением и принялся думать, как ему жить дальше. Для начала надо решить – страдать или не страдать? Полагать, что это к лучшему, или лелеять свою обиду и баюкать нерастраченное чувство. Чувство? Какое чувство? Он и сам не мог объяснить, что он испытывал к беглянке. Страстной любви между ними никогда не было. Он долго ухаживал за ней. Мечтал, придумывал, а на самом-то деле между ними не было и искры подлинных чувств. Так, приятельство, приязнь. Но все же как обидно, как обидно! Как все пошло некрасиво! Вот если бы она ему призналась, что любит другого, то он тогда… Что тогда? Да бог его знает, что тогда делать! Стреляться, что ли, с разлучником? Экая глупость!

Да, положеньице. Ни муж, ни жених. Если жены теперь нет, как жениться снова? Ведь надобен развод. А это опять полосканье грязного белья на людях. И кто же его после этого на порог пустит в дом, где приличные девушки живут? Вернее, одна приличная девушка. Директор теперь на него волком смотрит. Опозорили они с Софьей учреждение. И директора тоже опозорили, ведь он был приглашен посаженым отцом. Гликерия его, Мелентия, теперь стороной обходит. Что ж, может, тогда и впрямь искать мимолетного утешения там, где законные узы Гименея совсем не требуются?

Только он успел подумать эдаким образом, как вскоре появилась Калерия Вешнякова. Она явилась под вечер, тайно, с черного хода, под густой вуалью.

– Друг мой, я долго думала о вас, но все не решалась нарушить ваше уединение. Ваши чувства оскорблены, вы одиноки, вы покинуты. Так не должно быть, кто-то должен протянуть вам руку помощи в дни величайших невзгод! – произнесла она трагическим голосом и широким жестом откинула вуаль. – Вот вам моя рука, рука преданного друга!

Но Горшечникову, истомившемуся без любви и ласки, нужна была не только рука мадам Вешняковой. Все прочие прелести тоже сгодятся. Он подхватил ее на руки и понес на диван.

С того дня жизнь злополучного Горшечникова обрела иные краски. Помимо черных и серых тонов появились оттенки цвета фуксии, сиреневые и лиловые, любимые тона новой пассии. Калерия обставляла свои визиты страшной таинственностью, это будоражило обоих любовников и подливало масла в огонь обоюдной страсти. Страшное напряжение последнего времени как-то вдруг покинуло Мелентия. Он почти успокоился и даже немного поправился. Во всяком случае из его взора исчезли затравленность и забитость, жизненные невзгоды отступили. Гликерия Зенцова, встречая прежнего воздыхателя на улице, учтиво и любезно с ним разговаривала, хотя и не предпринимала попыток к возобновлению прежнего близкого приятельства, боясь дядиного гнева. Теперь в ее ухажерах ходил почтовый чиновник, завалящий женишок, с Мелентием не сравнишь, да что поделаешь, коли иных нету?

Калерия и Гликерия, как и раньше, заглядывали друг к другу на чашку чая. Только теперь эти беседы стали совсем, совсем другими. О Софье и Горшечникове не говорили ни слова, хотя язык просто чесался. Перебирали всякие пустяки, но самого интересного, животрепещущего не касались. Калерия всячески делала вид, что ее это совершенно не интересует, и когда Гликерия ловко подходила к предмету общих раздумий, собеседница так же ловко уходила прочь, заводя разговор об иных материях. При этом весь вид Калерии Климовны говорил о величайшем довольстве, чрезвычайной радости и полноте жизни. Ее движения стали медленными и плавными, она только что не мурлыкала от удовольствия. Гликерия сразу поняла, что вечная соперница Вешнякова таки добилась своего, покорила Горшечникова, воспользовалась его несчастьем и слабостью. Гликерию распирали досада и любопытство. Она бог знает что отдала бы только за то, чтобы хоть одним глазком подглядеть в замочную скважину и убедиться в справедливости своих подозрений.

А Горшечников между тем принялся навещать Матрену Филимоновну. Да, его оскорбили в доме Алтуховой, да, его там не любили и даже, как он справедливо подозревал, презирали. Но несмотря на все эти неприятные обстоятельства, он неизменно ходил в этот дом даже теперь, когда Софьи там не было. Он приходил и со вздохами и нытьем принимался пить чай с плюшками или есть горячие блины со сметаной, которые сердобольная нянька неизменно ставила перед ним. Зачем он приходил, он и сам не знал. Так, ему казалось, легче переносить побег и измену жены. Матрена мало говорила с незваным гостем, иногда только поддакивала или качала головой. Ходит, и чего ходит? Одно слово, убогий!

Однажды, едва его скромное жилище покинула увядающая богиня любви Калерия Вешнякова, как снова послышался стук в дверь. Горшечников чрезвычайно удивился, так как в последнее время поток его визитеров почти иссяк. Он еще больше удивился, когда узрел на пороге совершенно незнакомого господина средних лет, высокого, элегантного, с бородой и красивыми пышными усами.

– Господин Горшечников, я полагаю? – осведомился посетитель и внимательно оглядел комнату.

Горшечникову сделалось не по себе.