Сказочник

В один из дней молодые люди долго гуляли в парке и пришли возбужденные морозом и свежим воздухом. Сердюков, весь день просидевший, как нахохленная птица, погруженный в свои раздумья, поглядел на них даже с некоторой завистью. Он не имел привычки прогуливаться. Некогда, да и не с кем. А гулять без спутников, один на один со своими думами, так это без толку. Думать хорошо в кресле или за письменным столом, когда перед тобой улики или зацепочка какая-нибудь. К тому же его бледная кожа совершенно не выносила крепкого мороза. Нос, и без того длинный, казалось, еще более удлинялся и становился похожим на сосульку. Поэтому, выходя на мороз, следователь чаще всего кутал лицо в шарф или утыкался в бобровый воротник шинели. А вот молодым людям прогулка явно на пользу. Уж Феликсу так точно. Он немного повеселел, оживился, и именно в этот момент Сердюков удивился, как он хорош, когда душевные муки не терзают и не искажают лица. Видимо, и Рандлевский думал то же самое, его глаза выражали нечто особенное, неуловимое. Разумеется, он переживал за товарища, ему было больно видеть, как тот страдает и от того дурнеет и старится. Есть довольно большая плеяда молодых людей, для которых внешность является настолько важным обстоятельством жизни, что, когда происходят неизбежные изменения, они переживают страшные мучения, не сравнимые даже с переживаниями женщин, теряющих с годами свою привлекательность.

Рандлевский легким движением смахнул с ворота Феликса снег. Тот ответил ему ласковой улыбкой. Но это был лишь миг, когда Феликс и Нелидов топтались в прихожей и сбивали с воротников и шапок снег. В следующее мгновение, когда унылый полицейский вышел их поприветствовать, Нелидов тотчас же притих и погрустнел. Сердюков кожей ощутил, что тут только и ждут его отъезда.

Во время обеда разговоры крутились вокруг судьбы театра «Белая ротонда» и неизбежно привели к обстоятельствам смерти Кобцевой.

– Так что же нам скажет доблестная полиция, которая уже почти полгода не может выйти на след убийцы? – поинтересовался Рандлевский и бросил на стол салфетку. – Неужели Толкушин и есть убийца? Неужели нет никаких следов?

– Есть, – спокойно и, казалось, совершенно равнодушно ответил Сердюков, продолжая поглощать рагу.

– Может, вы поделитесь с нами вашими соображениями, ведь мы не совсем посторонние люди в этом деле. – Рандлевский откинулся на спинку высокого николаевского стула и положил руку на подлокотники, обтянутые темной кожей.

– Извольте! – Сердюков расправился с последним куском на тарелке и положил вилку и нож. – Преступник, как бы он ни был аккуратен, все равно где-нибудь что-нибудь оставит, не учтет, не додумает. Он мыслит своими понятиями, полагая, что другие люди думают так же, имеют такой же ход мыслей. Но в том-то и штука, что другие люди мыслят по-иному, и часто то, что кажется совершенно очевидно одному, другому таковым не представляется. Это я к тому, что человек, совершающий преступление, иногда думает, что его окружают полные идиоты, и посему не утруждает себя мелочами. Например, дозвольте вашу папироску, Леонтий Михайлович.

Рандлевский без особого энтузиазма вытянул из кармана серебряный портсигар.

– Прошу вас, господин следователь.

Сердюков только глянул в раскрытый портсигар и тотчас же вынул из кармана маленький сверточек, раскрыл его. В нем оказался небольшой окурок.

– Прошу вас, господа, вот интересное совпадение. Точно такие же папиросы, как мы видим в этом портсигаре, курил человек, который находился на лестнице под квартирой Кобцевой. Полиция нашла несколько окурков с одинаковыми следами зубов.

– Это смешно, – Феликс покачал головой. – Подобные папиросы курит достаточное количество состоятельных людей в столице.

– Конечно, конечно. Но этот человек мог, стоя на лестнице, слышать ваш разговор с Кобцевой. Ведь вы еще некоторое время находились около открытой двери, как вы же сами и рассказывали. Дальше оставалось одно, похитить ключ. Это сделать нетрудно. Например, «милый друг, у меня душно нынче. Ты можешь снять сюртук». Или нечто в этом роде. Ну а дальше все просто. Букет, черный ход, нож в грудь.

При последних словах Нелидов вздрогнул и невольно метнул на Рандлевского испуганный взгляд. Тот резко повел плечами:

– Пока мы видим только фантазии, только домыслы господина полицейского.

Повисло молчание. Лакей принес десерт. Пока он обходил стол, Сердюков несколько раз тревожно взглянул в сторону окна, как будто ждал кого-то.

– Безусловно, фантазия – вещь эфемерная. Но иногда в нашем деле встречаются вполне материальные обстоятельства. Вот, к примеру, одно, из них.

И полицейский извлек из другого кармана перчатку, найденную на пруду. Нелидов и Рандлев-ский уставились на перчатку. Сердюков казался им дурным фокусником, который то и дело извлекает из своих магических ящиков несуразные предметы. То яйцо, то кролика, то полуодетую женщину.

– Как видите, господа, это перчатка, замшевая перчатка.

– Где вы ее подобрали? – стараясь скрыть нарастающее напряжение, спросил Рандлевский.