Сказочник и его дети

С усилием поднявшись на ноги, сказочник неверными руками долго чиркал огнивом, а когда его потуги все-таки увенчались успехом, и свеча неохотно занялась дрожащим огоньком, взял со стола рукопись, покачиваясь подошел к холодному камину и швырнул в него стопку прижавшихся друг к другу от ужаса листов. Взглянув напоследок затуманенным взором на готовый к кремации плод своих вдохновенных усилий, сочинитель поднес язычок очистительного пламени к исписанной бумаге и пугающе подробно представил панораму начавшегося светопреставления в созданном им мире. Раздраженный монарх, бедная уличная торговка, окрыленный победой рыцарь вместе с прочими жителями сказочного королевства посреди осенней прохлады вдруг ощутили неимоверную духоту и заметили, как небесная лазурь пошла багряными, быстро растущими пятнами. Тут и там в опустившемся знойном мареве стали вспыхивать и на глазах обращаться в пепел словно сплетенные из соломы деревья, дома, лошади, люди. Нарастающий со всех сторон страшный треск сливался с разноголосым гулом мечущихся по улицам и площадям горожан, из которого то и дело доносились истеричные крики матерей, потерявших в обезумевшей толпе своих малышей.

Вставшая перед глазами сказочника картина жуткого апокалипсиса, ярко нарисованная богатым воображением, заставила его вздрогнуть и отшатнуться от камина со вспыхнувшей рукописью. Наскоро одевшись, он поставил на свой письменный стол полупустую бутыль рома и, сев за него, обхватил гудящую колоколом голову руками. Вскоре его обычно кишащее многочисленными образами сознание обезлюдело подобно выжженной солнцем пустыне, а завывающий в бездомной душе суховей обжигал замедлившее бег сердце. «Так оно будет лучше для всех, – убеждал сам себя Гильен, не видя ничего кроме черных кругов перед глазами. – Раньше или позже немая скорбь уйдет, как только что, обратившись в пепел, исчезли муки моих детей. А сами они пусть возвращаются туда, где обитали до рождения и, наслаждаясь изначальным покоем ожидают, когда более достойный и талантливый автор создаст для них наполненный радостью мир».

В оглушительной тишине прошла минута, за ней вторая, как вдруг из темноты опущенных век, словно из-за черных кулис опустевшего театра, появился силуэт мальчика в свободной холстяной рубахе и падающей на глаза желтой соломенной шляпе. По лицу ребенка ручьем бежали слезы, и он, пытаясь их смахнуть, то и дело подносил к нему руку с зажатым в ней прутиком. Сочинитель сразу же узнал в нем пастушка из преданной огню сказки и пораженный чудесным воскрешением мальчугана по имени Эрвин, растерянно произнес:

– Как такое может быть? Твой мир сожжен по велению моего сострадательного сердца!

– Зачем ты сделал меня сиротой, испепелив всю деревню!? – зарыдал пастушок еще пуще. – И мой единственный друг щенок Тиль тоже погиб!

– Поверь, дружок, своим поступком я хотел сделать доброе дело! Но никак не возьму в толк, почему ты остался цел? – перешел на изумленный шепот сказочник.

– Не знаю! – продолжал всхлипывать Эрвин, – Только прошу тебя, умоляю, верни мой дом, родителей и друзей! Возроди из пепла все, что было мне так дорого! Не лишай меня будущего!

Гильен поначалу подумал, что ослышался.

– О каком будущем ты говоришь и разве жизнь простого пастуха устраивала тебя?

– Оказывается, мне нравилось все, каждая мелочь! Даже кружащийся над головой комариный рой с болотца. Но понял я это только сейчас! А про будущее мне рассказал седобородый странник Хокк, который живет и в других твоих сказках. Его я встретил у самого леса и напугался, приняв за разбойника.

– Помню, малыш, помню этот эпизод, – взволнованно подтвердил автор. – Но что же он тебе поведал?

– Хокк рассказал, что, читая твои книжки, большинство людей подробно представляют прошлое, настоящее и будущее каждого героя и потому персонажи повествования могут проживать множество жизней, путешествуя по ним на крыльях фантазий и сновидений читателя. Нам следовало только дождаться, когда сказка окажется на прилавках книжных магазинчиков. Поэтому молю тебя, всемогущий творец, верни мой чудный мир! – с последними словами мальчик смиренно опустился на колени, еле сдерживая рыдание.

Открыв глаза, Гильен поначалу решил, что дом объят пожаром. В багряных лучах заката светлые стены комнаты казались раскаленными, а остававшийся в стеклянном сосуде золотистый ром поменял свой цвет на кроваво-красный. Решив умыть лицо холодной водой, сочинитель поднялся на ноги и в тот же момент краем глаза заметил лежащую возле изогнутой ножки стола бумажку. Преодолевая сильное головокружение, он наклонился, взял ее подрагивающей рукой и, поднеся к глазам, застыл на месте, словно пораженный ударом молнии. Исписанный его размашистым почерком лист был посвящен пастушку Эрвину. По всей видимости, он выскользнул из стопки бумаг во время кремации рукописи, проведенной без лишних церемоний ее опьяневшим автором.