Скелет из шкафа

— Вы мечтали стать биологом? — прошептала она, глядя на очередной снимок мохнатолапого паука, украшавшего центр сплетенной им паутины.

— Вряд ли, — усмехнулся Горецкий. — Просто в то время я проводил летние каникулы в деревне у деда и ничего более интересного не находил. А вот и эти снимки, не подумайте ничего плохого, Снежана. Деревня, сенокос, лето… И мне кажется, на них я запечатлел вашего Василия.

— Он совершенно не мой! — попыталась откреститься от подкидыша Снежана. Ей захотелось предстать перед Станиславом свободной от личной жизни девушкой.

— Ну да, — согласился Станислав, осторожно следя за ее реакцией, — я так и подумал.

Да, снимки были по сравнению с фотографиями лягушки и паука действительно фривольными. На фоне стога сена, утопающего в лучах знойного солнца, юный Горецкий запечатлел трех полных, краснощеких, дородных девиц, радостно растягивающих губы до ушей, и одного паренька, тоже не худой наружности, с длинными руками, обнимающими сразу троих этих девиц и прижимающих их к стогу сена. На первой фотографии паренек, оборачиваясь, подмигивал фотографу, на второй задирал юбку одной из смеющихся девушек.

— Какая у него наглая, неприятная физиономия, — поморщилась Снежана.

— Он вам не напоминает Василия? — озадачился Горецкий.

Эта настойчивость показала Снежане, что он не успокоился доводами Клементины и пытается сам разобраться в родственных связях. С одной стороны, врать и изворачиваться не хотелось. С другой стороны, Снежана смутно понимала, что наглая физиономия действительно напоминает ей Копейкина. Особенно в тот момент, когда они втроем первый раз ехали в лифте. Тогда Василий тоже ратовал за групповуху.

— Честно? — пробормотала Снежана.

— Честно, — кивнул Горецкий.

— Напоминает, — сказала она после секундной паузы. И не соврала! Безусловно, с третьей стороны, все бабники похожи друг на друга как две капли воды. Вот Станислав не такой, он не бабник и похож сам на себя.

— Значит, — вздохнул Горецкий, — Василий наш родственник.

— Вообще-то он хороший, — заступилась за подкидыша Снежана. Она добрая девушка! — У него есть маленькие и большие слабости, но он способен питать настоящие чувства. Родственные чувства…

Она замолчала. Станислав сидел рядом с ней так близко, так близко, что она слышала его дыхание. Оно стало прерывистым на слове «чувства». Снежана рывком перевернула страницу с сенокосом и уставилась на запечатленный фотографом муравейник.

— Замечательно, — произнесла она, чувствуя, как от дыхания Горецкого заколыхалась прядь ее волос.

— Вы находите? — прошептал тот, наклонившись до неприличия интимно.

— Можно было взять ближе, — попыталась поддержать благопристойную беседу Снежана.

— Муравейник нельзя было брать, — отстраненно, явно думая о другом, сказал Станислав, — муравьи кусались…

— Что вы говорите? — прошептала Снежана.

— Вообще-то я не это хотел сказать, черт с ними, с муравьями, — Станислав нежно повернул лицо девушки к себе. — Снежана, вы такая, такая…

— Ой, бабочка! — она быстро отвернулась и перевернула еще одну страницу.

— Вы такая, — мечтательно продолжил Горецкий, не сводя с нее взгляда и щекоча дыханием прядь, — как эта бабочка…

— Это же моль, — разочарованно протянула Снежана, вглядываясь в снимок.

— Вы гораздо лучше, — жарко прошептал Горецкий, решительно повернул ее лицо к себе и начал целовать.

Снежана почувствовала ответное желание, не смотря на то, что ее сравнили с молью. Принимать ли это сравнение в ее пользу, как признание в любви, она не знала, но на поцелуй Станислава ответила. Но целоваться больше пяти минут не стала! Снежана порядочная девушка, да и на первый раз вполне достаточно.

Неужели она мечтает о втором разе?! А как же настоящие трепетные чувства и признание в большой и чистой любви?! «Ты гораздо лучше моли» — это иносказательное признание или констатация факта? Он сравнил ее с ночной бабочкой! И, не спросив разрешения, полез целоваться! Как порядочная девушка, она должна взять себя в руки.

— Что вы себе позволяете? — возмутилась Снежана, после пятиминутного страстного поцелуя отталкивая от себя Горецкого.

— Извините, Снежана, — Станислав убрал с ее талии руки и поднял упавший во время поцелуя альбом. — Не сдержался. Но…

— И никаких «но», — строго сказала она. — Мы с вами едва знакомы.

— Я надеюсь, наше знакомство продолжится…

— А вот и мы!

Радостный возглас Клементины оборвал выяснение отношений. Она подскочила к сыну и взяла у того альбом.

— Да, это мы, — трагически подтвердил Василий, заходя следом за ней.

Клементина усадила Василия на кресло, сама села рядом и принялась восхищаться своим мальчиком, сумевшим так профессионально в столь юном возрасте сфотографировать земноводное. Она разглядывала альбом так, словно видела его в первый раз и радовалась, словно увидевшая кадры своего беззаботного детства. Впрочем, Клементина всегда была беззаботной.

Озабоченным выглядел Копейкин. Он косился в сторону альбома и готовился принять момент истины, прикидывая в уме, чем может противостоять беспардонному обвинению в том, что он не он, то есть фактически не родственник Горецких.