Скелет в шкафу

— Октавия сняла пеньюар и отдала матери. — Рэтбоун говорил тихо, но очень отчетливо. Каждое слово падало, как камушек в ледяную воду. — В спальню Октавия отправилась уже без него. И без него она пришла ночью в кабинет своего отца. Леди Мюидор починила пеньюар. Затем его вновь отнесли в комнату Октавии. А оттуда его забрал кто-то, знавший, что именно в этом пеньюаре Октавия была перед смертью, но не знавший, что она оставила его в комнате матери…

Один за другим — сначала леди Беатрис, потом Киприан, а потом и все остальные повернулись к Араминте. Ее изможденное лицо застыло.

— Господи боже! И ты позволила, чтобы Персиваля повесили? — пробормотал наконец Киприан; губы его еле слушались, тело сжалось.

Араминта не ответила. Она сама была бледна как смерть.

— Как же ты втащила ее по лестнице? — спросил Киприан, гневно повысив голос, в котором, однако, звучала затаенная боль.

Араминта с трудом улыбнулась, но улыбка вышла жалкая и жестокая.

— Это не я… Это папа. Иногда я думала: если все выйдет наружу, я скажу, что это был Майлз, — за все, что он тогда сделал со мной и продолжал делать все эти годы. Но этому никто бы не поверил. — В голосе ее звучало презрение. — Он ведь трус. Да и ни за что не стал бы лгать, защищая Мюидоров. Мы это сделали с папой, а Майлз теперь даже пальцем не пошевелит, чтобы помочь нам.

Она встала и повернулась к сэру Бэзилу. Тонкая струйка крови от пронзивших кожу ногтей полилась по ее тонкому запястью.

— Я всегда так любила тебя, папа, а ты выдал меня замуж за человека, который обращался со мной, как с последней уличной девкой. — Горечь и боль в ее голосе были невыносимы. — Ты не позволил мне уйти от него — еще бы, это ведь нанесет урон чести Мюидоров! Ты всегда пекся лишь об одном — о власти. О власти денег, о власти общественного положения.

Сэр Бэзил стоял неподвижно.

— Да, я скрыла самоубийство Октавии, чтобы спасти фамильную честь Мюидоров, — продолжала Араминта, обращаясь только к отцу, словно, кроме них, в комнате никого не было. — И я помогла тебе отправить на виселицу Персиваля. А теперь все кончено — скандал… осуждение… — Голос ее чуть не сорвался в ужасный смех. — Нас теперь обвинят в убийстве Персиваля, и тебя — Мюидора! — повесят, как какого-нибудь простого смертного… вместе со мной!

— Сомневаюсь, что до этого дойдет, миссис Келлард, — сказал Рэтбоун с жалостью и брезгливостью. — Наймите хорошего адвоката — и он докажет, что убийство было непреднамеренным. Но остаток жизни вам придется провести в тюрьме…

— Уж лучше виселица! — бросила она.

— Да, пожалуй, — согласился Рэтбоун. — Но это от вас уже не зависит. — Он обернулся. — Как и от нас, сэр Бэзил. Сержант Ивэн, выполняйте свой долг.

Ивэн послушно выступил вперед и замкнул наручники на тонких запястьях Араминты. Констебль проделал то же самое с сэром Бэзилом.

Ромола заплакала — от смущения и жалости к себе.

Не обращая на нее внимания, Киприан подошел к матери и нежно обнял ее. Так обычно родители обнимают детей.

— Не печалься, дорогая, мы тебя не оставим, — проговорил Септимус. — Думаю, пообедать нам сегодня надо всем вместе. Спать мы можем лечь пораньше, но будет лучше, если мы соберемся вечером у камина. Мы нужны друг другу. Нельзя в такое время оставаться в одиночестве.

Эстер улыбнулась ему и, подойдя к окну, отдернула штору. Падал снег. На улице по-прежнему маячила фигура Монка, и Эстер помахала ему рукой в знак того, что все в порядке.

Открылась парадная дверь, пропуская Ивэна с констеблем — и навсегда покидающих этот дом Араминту и сэра Бэзила Мюидора.