Скелет за шкафом

Надо мной склонились лица. Парень в красной бейсболке, с перекошенным от ужаса лицом. Полная женщина в мужском пиджаке. И... этот откуда взялся?! Протянул длинную бледную руку, которая выползала, как змея, из черного рукава куртки. Дотронулся до лба. И я потеряла сознание.

Это был сильный пряный запах. Он будил, беспокоил, тревожил сознание, будто пробивая к нему дорогу.

«Сандал», – вспомнила я название этой ароматной палочки, которую мама иногда поджигает, чтобы расслабиться после работы, и очнулась. Мама подожгла ароматную палочку? Значит, я дома?

Как бы не так.

Я лежала на полу посреди совершенно пустой комнаты.

По окнам я поняла – я в общаге. Но эта комната совершенно не похожа на комнату Риты Гвоздь. В ней – никакой мебели, если не считать татами, на котором я лежала. На окнах – льняные занавески, но стекол в окнах нет! Занавески колыхались, приподнимаемые ветром, солнечный свет, проникавший через щели, оставлял на полу яркие рисунки, которые исчезали, стоило занавеске колыхнуться. Возле татами стоял поднос, на нем – глиняный чайник, две пиалы и крошечная деревянная лягушка, в спинку которой воткнута тлеющая ароматная палочка. Голые стены, выкрашенные в белый цвет, были покрыты иероглифами.

Уголком глаза я ухватила у двери какое-то движение. Я развернула голову, чуть не вскрикнув от боли в шее. Ко мне подплывал Прозрачный в черном кимоно, расшитом красными драконами. Волосы собраны в пучок, длинные руки вытянуты вперед.

– Я же говорил тебе – берегись, – тихо сказал он и прикоснулся к моему лбу, – ну ничего. Теперь все наладится.

Он склонился надо мной низко-низко, словно втягивая меня в себя своими глубокими глазами-озерами.

– У тебя нет сотрясения. Можешь мне поверить. Я был в твоей голове.

Он не шевелил губами. Но я слышала его слова. Это было последнее, что я слышала, перед тем как снова провалиться в темноту.

На этот раз я очнулась не на мягком мате, а на чем-то жестком. Легкий ветерок обдувал мое лицо. Я на улице?

– Просыпается, – сказал кто-то рядом со мной строго.

Я открыла глаза. Я лежала на скамейке возле первого гуманитарного у бассейна. Рядом со мной с прямой спиной сидела Лилия Леонтьевна и рассматривала меня. На лбу у нее поблескивали очки-стрекозы. Черная водолазка, красный кожаный пиджак, черная мини-юбка. Что-то угрожающее было в расцветке ее одежды, в ее плотно сжатых губах, подведенных алой помадой.

– Наконец-то! – сказала она с закрытым ртом голосом моего отца.

– Ой, – пробормотала я, но тут увидела склонившегося надо мной папу.

– Тебе плохо?

– Да нет, – прокряхтела я, протягивая ему руку.

Он резко поднял меня, и движение отразилось в затылке болезненным эхом.

– Лилия Леонтьевна меня вызвала, когда обнаружила тебя здесь на скамейке. Ты в порядке?

Папа присел на корточки и, взяв меня за руки, с тревогой посмотрел мне в глаза.

– Папа, все хорошо, я просто заснула.

Я огляделась, но Прозрачного не было видно. Он что, принес меня сюда на руках?!

– Заснула?

– Физрук сегодня загонял нас на поле. У него методисты были на уроке, хвастался тем, как мы бегаем. И прыгаем, – лихорадочно врала я, пытаясь выиграть время и понять – что же произошло?

– Но почему ты сюда пришла спать?

– Какая разница, почему? – вмешалась Лилия Леонтьевна, которой явно наскучило слушать наши разборки, – главное, – что я могу, Гая, лично вас поблагодарить за помощь.

И тут я вспомнила все.

– Какую помощь? – сердито сказала я, – наоборот, я...

– Вы помогли обнаружить преступницу!

– Варя не преступница! Вы совершили ошибку! Наказали не того человека!

– Люблю, когда студенты начинают учить меня жизни, – хмыкнула Лилия Леонтьевна, обращаясь к папе, и продолжила: – Я наказываю только того, кого нужно. Того, кого я поймала с поличным.

– С каким еще поличным?

– С рукописью, Гаянэ. Вчера я обнаружила у Варвары Петровой свою рукопись.

– У Вари? Она ее прятала?

– Нет. Выставила на всеобщее обозрение в коридоре. Но я вовремя появилась и нашла ее.

– Погодите! Вы о рыжем портфеле? Но Варя думала, что он соседский!

– Анна Семеновна говорила мне, что вы подружились с подозреваемыми и будете их защищать, – ласково, как ребенку, сказала Лилия, – впрочем, спасибо за помощь в любом случае.

– Да какую помощь-то?! – разозлилась я.

– Большую помощь. Именно вы указали нам, что брат Петровой – карикатурист.

– А это тут при чем?

– Не важно.

Лилия опустила на нос свои очки-стрекозы и отвернулась:

– Теперь вы сможете вернуться к вашим занятиям с Анной Семеновной и продолжать усердно готовиться к поступлению. Поскольку мне пришлось самой ехать к преступнице и уличать ее в воровстве, я считаю справедливым аннулировать свое обещание принять вас без экзаменов.

– Я это считаю справедливым, – кивнул папа, вставая с корточек и усаживаясь рядом на скамью.

Лилия засмеялась:

– А в наше время ты спорил со мной по поводу моих методов преподавания, – кокетливо сказала она моему папе через мою голову.

– Ты спорила не со мной, а с Генрихом, – поправил ее папа, – он считал, что ты пользуешься устаревшими методами. Но теперь, когда ты защитила докторскую, то доказала всем нам, что права.