Скелеты из шкафа русской истории

Бросается в глаза, что барон Дубельт, ярко выраженный консерватор, равно как и Уваров, утверждал вовсе не реальную Россию, в которой жил, а официозную выдумку, которую хотел бы в жизнь внедрить.

Точно так же: от придуманной теории — к практике, пошли потом своим «другим, особым путем» лжемарксист Ленин и сотоварищи.

Очень часто идея «русской особенности» служила обоснованием самых невероятных разрушающих Россию экспериментов.

В «особом русском пути» был совершенно уверен Александр Герцен. Он полагал, что Россия неким непостижимым путем обогнала весь мир, а крестьянская община — это и есть стихийный социализм.

Надо только втолковать это безграмотным русским крестьянам, и все сразу же станет хорошо.

У социалистов Европы идеи Герцена, откровенно говоря, вызывали раздражение. Маркс и Дюринг очень редко совпадали во мнениях, но оба дружно оценили взгляды Горцена как русский национализм: по их мнению, Герцен был «социалистом в лучшем случае на словах» и про социализм говорил исключительно с целью выхвалиться и подчеркнуть, что Россия («его „святая Русь“») лучше Европы.

Об особом русском пути любили порассуждать все знаменитые русские анархисты, от Лаврова и Бакунина до батьки Махно.

Известный английский романист Сомерсет Моэм оставил любопытные наблюдения о русских и России. Тут стоит сказать, что русские страницы его «Записных книжек» появились, когда в 1917 году Моэма послали в Россию с секретной миссией по линии британской разведки.

Писатель был еще и шпионом. Судя по раздраженному тону его высказываний о нашей стране, со шпионажем в России у Моэма дело не заладилось. Однако некоторые из его замечаний совпадают с идеей этой книги (в то время как другие являют яркий пример негативной мифологизации России).

«…Русский патриотизм — это нечто уникальное; в нем бездна зазнайства, русские считают что они не похожи ни на один народ, и тем кичатся; они с гордостью разглагольствуют о темноте русских крестьян; похваляются своей загадочностью и непостижимостью; твердят что одной стороной обращены на Запад, другой — на Восток; гордятся своими недостатками, наподобие хама, который оповещает вас, что таким уж его сотворил Господь, и самодовольно признают что они пьяницы и невежи, не знают сами, чего хотят, и кидаются из крайности в крайность, но им недостает того — весьма сложного — чувства патриотизма, которое присуще другим народам».

Интересно сказано. На мой взгляд, подмечено довольно точно, хотя доброжелательности в этом замечании — ни на грош.

Коммунисты начали с жуткой русофобии, с отрицания всякой «особости» русского исторического пути развития. Однако очень быстро с «безродным космополитизмом» в марксистко-ленинской теории завязали, перейдя к туманным разговорам о том, что «построение социализма в одной отдельно взятой стране», видимо, и станет возможным в силу особенностей русского народного характера.

Уже в XX веке русскую «особенную стать» любили подчеркивать и Сталин, и академик Лихачев — в этих вопросах нравственные антиподы поразительным образом совпадали.

Иосиф Виссарионович говаривал, что только русский человек мог совершить то, что он совершил во время Великой Отечественной войны. И вообще особенный он, русский человек, ни Востоку, ни Западу не принадлежит.

Только для Чаадаева эта «мировая непринадлежность ни к чему» идет со знаком минус, а у Сталина она в высшей степени положительна.

Так же и Дмитрий Лихачев полагал, что ничего подобного в России «не было, нет и уже создать невозможно».

Да и сегодня на идее исключительности России паразитируют все кому не лень.

И сегодня особый русский путь — идея постоянно востребованная. Пусть используют ее частенько под разными псевдонимами — то как советскую власть (С. Кара-Мурза), то как Евразию (А. Дугин), то как «Пятую империю» (А. Проханов).

Сдержанность в еде, аккуратность и простота в одежде, умение ставить духовные ценности выше телесных радостей — во всех культурах эти качества считались похвальными. В такой стране, как Россия, они неизбежно станут важными частями культурного кода.