Скелеты

Андрей уверенно шагал к подъезду, к покосившимся фонарям.

— Э… — дыхнул перегаром мужик, — я тя знаю! Ты тот, из телика. Э!

Финальное «э» адресовалось парочке приятелей.

Настроение Андрея стремительно портилось.

— Че там, Юр? — осведомился товарищ Красной Шапки.

Закряхтел ледок. Ладонь Андрея, придерживающая бутылку виски сквозь полы пальто, мгновенно вспотела, и между лопаток закололи ледяные иголочки. Он искренне пожалел, что выбрался из квартиры. Годы бежали вспять, школьник Ермаков торопился к бабушке, но у местных ребят были свои планы на его счет. Он подумал невпопад о Хоме Бруте, о бедном дрожащем бурсаке в центре мелового круга. Вий встал у границы фонарного света, харкнул слизью и переступил черту.

— Здорова, — сказал Солидол, когда-то поклявшийся вспороть Андрею Ермакову кишки.

5

В тюрьме Солидола откормили. Округлились щеки, заштрихованные бурой щетиной. Появился дополнительный подбородок. Черты его лица, волчьего, угрюмого, смягчились. И череп не был брит наголо, а оброс соломенными волосами едва ли не длинней, чем когда-то у Ермакова. Из-под расстегнутой заводской тужурки выбилась засаленная веревка, по тельняшке раскачивался деревянный крест.

«Уверовал? — Андрей уставился на распятие. — Воцерковился?»

У «Церемонии» была шутливая, ерническая песня про Вову.

«Воу-воу-воу», — квакала примочка.

Та-та-та-та-та, — стучал Хитров по тарелкам, настоящим уже, купленным на сэкономленную стипендию. Учился Толя в ПТУ, готовился стать электриком.

— Вова обрел Христа! — кричал Андрей в микрофон. — Длинные волосы бога смущают Вову, а так…

И дерзким хором:

— Ничто не смущает Вову!

Спеть этот хит непосредственно Солидолу было равноценно самоубийству, особенно боевой припев.

Неужели песенка оказалась пророческой?

В целом Вова выглядел неплохо, гораздо лучше экающего кореша. И небесно-голубые глаза смотрели на Андрея трезво, внимательно. Одной рукой Солидол придушил гитарный гриф, второй обхватил за талию крашеную брюнетку. Она была похожа на Орнеллу Мути, но с осунувшимся лицом и сыпью вокруг покусанного рта.

— Зыряй, Танька, — сказал Солидол, — какие у нас звезды по улицам дефилируют. А ты уехать хотишь. Все, наоборот, к нам прут.

И потолстевший, разленившийся, он источал властную силу, ту, которой всегда недоставало Андрею. Тот вспомнил, как Солидол притормозил его на предмет мелочи, деловито обчищал карманы. Июльская пчела села на губу Вовы, и он, глазом не моргнув, резко всосал ее, поболтал языком и сплюнул желто-черное тельце. Точно фокусник. И маленький Андрей, испуганный и затравленный, восхитился животной смелости врага.

— Ага, — сонно сказала брюнетка и потерла нос.

— Держи краба, звезда, — Солидол оторвал пятерню от подружки.

«Кранты тебе, сученок, — орал он вслед убегающему Андрею шестнадцать лет назад. — Достану из-под земли, и Ковач не спасет».

Андрей надеялся, что рукопожатие вышло крепким, уверенным.

«Черт, — подумал он кисло, — почему меня волнует, какое мнение сложится обо мне у этого урода?»

Урод был дружелюбен, и Андрей расслабился.

— Сышишь, — встрял Юра — Красная Шапочка, — а петарды есть?

— Какие петарды, — осек его Солидол, — ты с элитой базаришь. Козявку высморкай. — Он беззлобно хлопнул Андрея по плечу: — А правда это все в передаче или разводняк для лохов?

— Художественный вымысел, — проговорил Андрей.

— Разводняк, значит, — покивал Солидол. — А ты снимать к нам или так?

— К матери, — будто оправдывался Андрей.

— Мать — святое, — вставил заскучавший Юра. — Погнали допивать, Вох.

— Ща. Так ты в отпуске, что ли?

— В отпуске.

— Так идем хряпнем, отпускник. У нас там перцовочка, сырочек, закусоиды, — он показал на беседку. — И на гитарке нам слабаешь, ты же малым лабал, да?

«Ага, — подумал Андрей, — про Вову и Христа».

— Я спешу, — сказал он вежливо. — Меня девушка ждет.

— А-а, — Солидол многозначительно подмигнул, — тогда валяй. Девушек обижать нельзя.

— Нельзя, — повторила брюнетка Таня.

— Спокойной ночи, — сказал Андрей.

— До встречи.

У входа в подъезд его окликнули протяжным «э-э-э».

— Сышишь, — крикнул Юра. Он мочился на орех, приспустив до колен штаны. — А хто экспедицию Дятлова замочил?

— Лавина, — сказал Андрей и закрыл подъездные двери.

Он ввалился в квартиру, похрюкивая от смеха. Стащил пальто. В большой комнате продолжал болтать телевизор.

«Ну и ну, — отсмеивался Андрей, — задружил с Солидолом!»

Отыскал на кухне надтреснутую, украшенную фиалками чашку, прополоскал под краном и плеснул янтарную жидкость. Отсалютовал беседке за окном. Выпил, налил и пошел к телевизору. На душе посветлело.

Он вынул из пакета белье, которое передала мама, застелил диван, упаковал подушки в свежие наволочки. Не стал возиться с пододеяльником. Плюхнулся на постель в джинсах и свитере, набросил на ноги траченный молью плед. Маша не похвалила бы его за такое поведение.

— К черту тебя, — отчеканил он, — Богданом своим командуй.

Простыня пахла лавандой. По телевизору мексиканские полицейские провожали на пенсию служебных собак.

Мышцы приятно ныли.