Читаем Скептические эссе полностью

Вся эта ситуация – явление более-менее современное. Оно родилось в Англии во время непродолжительного главенства пуритан при Кромвеле и через них перекинулось в Америку. В Англии оно вновь развернулось в полную силу лишь после Французской революции, когда его сочли хорошим методом борьбы с якобинством (то есть с тем, что теперь называют большевизмом). Эту перемену хорошо иллюстрирует жизнь Вордсворта. В юности он сочувствовал Французской революции, уехал во Францию, писал хорошие стихи и завел дочь. В то время он был «плохим» человеком. Затем он стал «хорошим», бросил дочь, обзавелся правильными принципами и стал писать плохие стихи. Кольридж прошел по сходному пути: будучи плохим, написал поэму «Кубла-хан», став хорошим, взялся за богословие.

Сложно вспомнить хоть одного поэта, который был бы «хорошим» в то время, когда писал хорошие стихи. Данте изгнали за подрывную пропаганду; Шекспиру, если судить по сонетам, американская иммиграционная служба не позволила бы даже сойти с корабля в Нью-Йорке. В самой основе понятия «хорошего» человека заложена поддержка правительства; следовательно, Мильтон был хорош во время правления Кромвеля и плох до и после; но ведь именно до и после он писал стихи: на самом деле большую часть – после того, как чудом избежал повешения за большевизм. Донн обрел добродетель, став настоятелем собора Святого Павла, но все свои стихи он написал до этого, и из-за них его назначение вызвало скандал. Суинберн был плох в юности, когда написал «Песни перед восходом солнца» (Songs Before Sunrise) во славу борцов за свободу; хорошим он стал в старости, когда жестоко осуждал буров за то, что защищали свою свободу от необоснованной агрессии. Незачем плодить примеры; сказанное достаточно ясно демонстрирует, что господствующие сейчас стандарты добродетели несовместимы с написанием хорошей поэзии.

В других сферах ситуация схожая. Все мы знаем, что Галилей и Дарвин были плохими людьми; Спинозу считали ужасно дурным еще сотню лет после смерти; Декарт уехал за границу, опасаясь преследований. Почти все художники эпохи Возрождения были плохими. Что касается более скромных вопросов, то те, кого возмущают предотвратимые смерти, дурны всенепременно. Я жил в районе Лондона, где сосуществуют крайнее богатство и крайняя нищета; уровень младенческой смертности ненормально высок, и богачи с помощью коррупции и запугивания контролируют местное правительство. Своей властью они добиваются сокращения расходов на заботу о младенцах и общественное здравоохранение, а также найма медицинских работников по ставке ниже стандартной при условии, что они будут уделять работе лишь половину своего времени. Вам не заслужить уважения влиятельных местных жителей, если вы не считаете, что хорошие обеды для богатых важнее, чем жизни детей бедняков. То же наблюдается во всех уголках мира, с которыми я знаком. Из этого следует, что определение хорошего человека можно упростить: хороший человек – это тот, чьи мнения и действия угодны властям предержащим.

3

Сколь мучительно говорить обо всех этих плохих людях, которые в прошлом, увы, добились славы. Давайте же обратимся к более приятному обсуждению светочей добродетели.

Типичным добродетельным человеком был Георг Третий. Когда Питт хотел, чтобы он эмансипировал католиков (которым в то время не разрешалось голосовать), он не соглашался на том основании, что этим нарушил бы присягу, данную при коронации. Он добродетельно отверг сбивающие с пути истинного доводы о том, что их эмансипация послужит добру; для него вопрос был не в том, послужит ли она добру, а в том, «правильна» ли она в абстрактном смысле. Его вмешательство в политику в значительной степени ответственно за установление режима, который заставил Америку требовать независимости; но его вмешательство всегда было продиктовано самыми возвышенными мотивами. То же можно сказать и о бывшем кайзере, глубоко религиозном человеке, который до самой потери власти был искренне убежден, что Бог на его стороне, и (насколько мне известно) абсолютно не имел личных пороков. Однако же нелегко было бы назвать другого нашего современника, ставшего причиной стольких человеческих страданий.

Перейти на страницу:

Похожие книги

21 урок для XXI века
21 урок для XXI века

В своей книге «Sapiens» израильский профессор истории Юваль Ной Харари исследовал наше прошлое, в «Homo Deus» — будущее. Пришло время сосредоточиться на настоящем!«21 урок для XXI века» — это двадцать одна глава о проблемах сегодняшнего дня, касающихся всех и каждого. Технологии возникают быстрее, чем мы успеваем в них разобраться. Хакерство становится оружием, а мир разделён сильнее, чем когда-либо. Как вести себя среди огромного количества ежедневных дезориентирующих изменений?Профессор Харари, опираясь на идеи своих предыдущих книг, старается распутать для нас клубок из политических, технологических, социальных и экзистенциальных проблем. Он предлагает мудрые и оригинальные способы подготовиться к будущему, столь отличному от мира, в котором мы сейчас живём. Как сохранить свободу выбора в эпоху Большого Брата? Как бороться с угрозой терроризма? Чему стоит обучать наших детей? Как справиться с эпидемией фальшивых новостей?Ответы на эти и многие другие важные вопросы — в книге Юваля Ноя Харари «21 урок для XXI века».В переводе издательства «Синдбад» книга подверглась серьёзным цензурным правкам. В данной редакции проведена тщательная сверка с оригинальным текстом, все отцензурированные фрагменты восстановлены.

Юваль Ной Харари

Обществознание, социология
Масса и власть
Масса и власть

«Масса и власть» (1960) — крупнейшее сочинение Э. Канетти, над которым он работал в течение тридцати лет. В определенном смысле оно продолжает труды французского врача и социолога Густава Лебона «Психология масс» и испанского философа Хосе Ортега-и-Гассета «Восстание масс», исследующие социальные, психологические, политические и философские аспекты поведения и роли масс в функционировании общества. Однако, в отличие от этих авторов, Э. Канетти рассматривал проблему массы в ее диалектической взаимосвязи и обусловленности с проблемой власти. В этом смысле сочинение Канетти имеет гораздо больше точек соприкосновения с исследованием Зигмунда Фрейда «Психология масс и анализ Я», в котором ученый обращает внимание на роль вождя в формировании массы и поступательный процесс отождествления большой группой людей своего Я с образом лидера. Однако в отличие от З. Фрейда, главным образом исследующего действие психического механизма в отдельной личности, обусловливающее ее «растворение» в массе, Канетти прежде всего интересует проблема функционирования власти и поведения масс как своеобразных, извечно повторяющихся примитивных форм защиты от смерти, в равной мере постоянно довлеющей как над власть имущими, так и людьми, объединенными в массе.http://fb2.traumlibrary.net

Элиас Канетти

История / Обществознание, социология / Политика / Образование и наука
Что такое историческая социология?
Что такое историческая социология?

В этой новаторской книге известный американский исторический социолог Ричард Лахман показывает, какую пользу могут извлечь для себя социологи, обращаясь в своих исследованиях к истории, и какие новые знания мы можем получить, помещая социальные отношения и события в исторический контекст. Автор описывает, как исторические социологи рассматривали истоки капитализма, революций, социальных движений, империй и государств, неравенства, гендера и культуры. Он стремится не столько предложить всестороннюю историю исторической социологии, сколько познакомить читателя с образцовыми работами в рамках этой дисциплины и показать, как историческая социология влияет на наше понимание условий формирования и изменения обществ.В своем превосходном и кратком обзоре исторической социологии Лахман блестяще показывает, чем же именно она занимается: трансформациями, создавшими мир, в котором мы живем. Лахман предлагает проницательное описание основных областей исследований, в которые исторические социологи внесли наибольший вклад. Эта книга будет полезна тем, кто пытается распространить подходы и вопросы, волнующие историческую социологию, на дисциплину в целом, кто хочет историзировать социологию, чтобы сделать ее более жизненной и обоснованной.— Энн Шола Орлофф,Северо-Западный университетОдин из важнейших участников «исторического поворота» в социальных науках конца XX века предлагает увлекательное погружение в дисциплину. Рассматривая образцовые работы в различных областях социологии, Лахман умело освещает различные вопросы, поиском ответов на которые занимается историческая социология. Написанная в яркой и увлекательной манере, книга «Что такое историческая социология?» необходима к прочтению не только для тех, кто интересуется <исторической> социологией.— Роберто Францози,Университет Эмори

Ричард Лахман

Обществознание, социология