Схимники. Четвертое поколение

– Подумай сам. В старые времена стоило мне вломиться в толпу разбойников – те начинали падать как подкошенные. Следом обычно шли простые наемники. Не каждый умудрялся удержать свой меч от смертельного удара, даже если противник не сопротивлялся. Словом, в итоге не очень и поймешь, насколько важным оказалось мое вмешательство. А когда купец видит удары сабли, брызги крови, да и самого Караванщика всего в крови – это выглядит гораздо внушительнее. Добавлю, что, когда рядом со мной появился Зануда, все очень быстро забыли, на что я способен в бою. Ты не подумай, Караванщик не убивал. Зачем? Одна неглубокая рана в нужном месте – противник выведен из боя, но жив. И наниматель получает зрелище, видимое подтверждение, да еще и пленников, которых можно продать в рабство.

– Шакал, – выплюнул Ловец сквозь зубы.

– Ну почему же? Он этих людей спасал от смерти. Наемники редко церемонятся с татями.

– Смерть лучше рабства.

– Тут уж кому как. Рабство оставляет возможность побега, а от смерти не сбежишь.

– Я все равно не вижу причин для подобной вражды, – признался мой кузен.

– Ну сперва Караванщика невзлюбили наемники. Купцы резонно прикидывали, что раз у них такой защитник, тогда охране можно платить только за подсобные работы. Несколько раз наемники даже пробовали потолковать с ним по-свойски. Результаты предсказуемы. И любви к Караванщику это не прибавило. А потом ему самому начало нравиться все это – бой, кровь. Его пьянило чувство всемогущества, беспомощности противника.

– Но это… – Ловец даже споткнулся, замялся, подбирая слово на венедском. – Схимник так не должен. Чем упиваться? И так ясно, что у простых разбойников нет против него шансов. Да, нет. Схима не для этого.

– Мы разные, Ловец. Есть те, кого влекут простые радости, а есть те, кого низменные. Может, потому Караванщик так и не нашел учеников, что само учение хранит свою чистоту и не дает недостойному обучить следующее поколение.

Ловец нахмурился, задумался. И только тут пришло мне в голову, что и сам он до сих пор без учеников.

– Не думаю, что это касается тебя, – поспешил я сказать.

– Зря не думаешь. Я слишком нерешителен. Не уверен, что это – хорошая черта для схимника. Было ведь такое, что видел: вот этот – он сможет принять схиму. И сразу же находил оправдание, чтобы не брать. Сначала – что слишком рано мне учить, потом – изощреннее. То слишком молод – не ждать же, пока вырастет. То – земли Акына, мол, негоже брата обкрадывать. Если горожанин – так думал, ну разве пойдет он за мной, степным бродягой. Если крестьянин, то что, буду отрывать его от привычного уклада? Если бедуин – то привык он к своим пустыням, как он выживет вдали от них, в незнакомом мире? Вот придурь какая! Дервиш ведь тоже был из бедуинов. А потом поздно стало. В Венедии и пустыне – Империя, в степях – Акын, здесь – Механик, у чубов – этот твой Атаман, а к антам я сам не пойду. Вот и остается лишь Заморье.

– А может, не так это и плохо? Может, в Заморье тебя и ждут ученики?

– Брось, Искатель. Мне больше восьмидесяти лет, а ты меня утешаешь. Не девица, не расплачусь. Нечего нам в Заморье сейчас делать. Здесь наша земля, хорошая или плохая – а наша. И нам разбираться с ее проблемами, если в них схима замешана. Разберемся – тогда и посмотрю. Тогда это не будет похоже на бегство. Что там с Караванщиком-то, а?

– А что с ним… – Я махнул рукой. – Сам он понимает, что неправильно все, что он делает. Вернее, почему делает. А остановиться уже не может. Первопричину же всего видит во мне, в нашем соперничестве. Винит меня в своих проблемах.

– Ну и дурак. Дервиш всегда говорил: «Хочешь найти виновного в своих бедах? Загляни в зеркало».

– Наверно, Охотник не говорил ученикам ничего подобного.

– А даже если и так, разве вся схима не пропитана этим девизом? Мы познаем прежде всего себя. А уже через себя – мир.

Я не ответил. Да Ловцу мой ответ и не был нужен. Все, что он говорил, очевидно даже для моих учеников. Не знаю, кто из нас кого вел. Наверно, все-таки я. Давно хотелось увидеть море. Поэтому непроизвольно направился к пристаням. Золотой Мост – единственный прибрежный город венедов. Хоть сами златомостцы, как, впрочем, и чубы, давно венедами себя не считали. Что тут скажешь? Жизнь здесь отличалась от жизни княжеств. Даже культура была другая. Законы, которыми вертели так и сяк умелые стряпчие, гордо именовавшие себя юристами. Купцы, полагавшиеся лишь на договоры, оформленные на пергаменте, и не верившие слову. Для венедских торговцев подобное было дикостью. Как можно обмануть партнера? Разнесет худую молву – больше никто с тобой дела иметь не станет. Для златомостцев же это считалось нормой. У каждого из них был личный стряпчий. И приобрести немного золота, отсудив у недостаточно смекалистого партнера, воспользовавшись «дырками» в договоре, считалось здесь чуть ли не подвигом.