Схимники. Четвертое поколение

– Разве? Вот я вижу за поясом Самоты пистоль. И знаю, что его кто-то создал. В спусковом механизме, в отполированном стволе, в каждом изгибе резьбы на рукояти, во всем – он, этот создатель. А кто лучше схимников знает, насколько сложно человеческое тело? Во много раз сложнее пистоля или мушкета. Значит, и у него был создатель, у каждой травинки, каждой букашки. Я не верю в это, я знаю. И этот Создатель дал нам множество способностей. Тем же пистолем можно орехи колоть или гвозди заколачивать, а можно раскрыть истинное предназначение оружия. И то, что я развил в себе, изначально было Создателем заложено. Разве это – не свидетельство его величия?

– Ты не веришь – ты знаешь, сам же сказал. Разве можешь требовать от других простой веры?

– Не могу и не буду. Вера и знания должны быть едины, как голова и сердце. Холодный рассудок не должен противоречить душевным порывам, а вера – знаниям. Они дополняют и поддерживают друг друга. Веру легко перебить другой верой. Но когда она опирается на знания, нет твердыни прочнее. И сами мы должны умножать знания о мире, в котором живем. И, познавая его, глубже понимать того, кто все это сотворил.

– Ну это все… – Зануда замялся. – Непонятно. Непривычно.

– Вера не должна превращаться в нечто незыблемое, как и знания. Нельзя знать всего. Открывая что-то новое, мы должны не отмахиваться от этого, а вписывать в существующую картину. Такой я вижу новую веру.

Я ушел прочь от костра. Открывшееся только что понимание требовало осмысления в тишине. То, что я рассказал ученикам, – лишь верхушка, отрывочные мысли. Для того чтобы осознать то, что, по моему мнению, являлось замыслом Схимника, нужно очень много времени, размышлений и разговоров, ошибок, куда же без них. Но теперь, по крайней мере, я знал, для чего существую. Теперь у меня было нечто большее, чем сухой набор способностей схимника. Как тело оживает, лишь обретая душу, так и схима может ожить, лишь обретя цель.

Утром я поделился своими мыслями с братьями, но понимания у них не встретил. Когда я нашел их, они фехтовали на палках. Взять клинки в руки пока не решались. Но в их глазах уже сияла решимость идти до конца. Братья перешли черту, перед которой я все еще нерешительно топтался. И в бою они не остановятся перед тем, чтобы вынуть мечи из ножен.

– Бред все это! – отрубил Мятежник. – Не о том думаешь, брат. Нам сейчас главное – убийцу скрутить.

– Убийцы появляются и уходят, а схима остается, – возразил я. – Разве не важнее разобраться, для чего мы? Тогда будет уверенность в том, что защищаем не только свою жизнь, а нечто большее.

– Нахватался от Атамана ерунды про боевой дух, – проворчал Мечтатель. – Эти идеалы хороши в отвлеченных беседах. А в бою нужнее крепость рук и скорость ударов.

– Тебя ли я слышу, брат? Ты, проповедник идеалов, сейчас отрицаешь их значение? Что с тобой?

– Не знаю, может быть, я повзрослел.

– Видно, не стать книгочею воином, – с досадой произнес Мятежник. – Сколько тебя знаю, вечно, когда надобно обсуждать детали грядущего боя, ты заводишь разговоры о постороннем.

– То есть вы даже слушать не будете? – нахмурился я.

– Да что там слушать? Прибежал вчера Недотрога с горящими глазами. Полночи толковал, что знает, как скрепить Империю навсегда. И не только скрепить, а и другие народы в нее привлечь. Словом, из всего этого выходит, что снова кто-то отберет у простых людей право принимать решения. Чем твоя вера лучше песен Ведьмы?

– Песни влияли на людей напрямую. Они не позволяли даже помыслить по-другому. А новый порядок дает возможность выбора.

– Хорош выбор, ничего не скажешь. Хочешь – верь, не хочешь – расстреляем.

– Да не в вере дело, а в правилах, которые она установит. Ты ведь не сомневаешься, что взявший меч может от меча и погибнуть, а залезший в чужой карман – очутиться за решеткой? Почему же не возмущаешься этому ограничению выбора? Ведь он многих сдерживает от воровства и разбоя.

– Ну так это – законы жизни.

– А кто тебе сказал, что нет других законов? Например, относись к другим так, как хочешь, чтобы относились к тебе. Я ведь не говорю, что каждого нарушителя моральных правил нужно убивать. Достаточно будет людского презрения, отказа иметь с этим человеком что-то общее.

– Да не выйдет ничего из этого, – махнул рукой Мятежник.

– Это нереально, – поддержал его Мечтатель.

– Почему?

– К примеру, войны. На них сложно относиться к врагу так, как хотел бы, чтобы к тебе относились. Никто не хочет быть убитым. Это лишь в былинах да сказаниях герои настолько благородны, что готовы скорее пожертвовать жизнью, чем нарушить какие-то выдуманные правила. В жизни война – это другое. Мне ли не знать. Это кровь и боль. Это – горящие города. Защитники никогда не хотят уступать, каждый дом превращают в укрепление. Нападающие выкуривают их оттуда, как могут, в том числе и огнем. А когда из дыма пожарищ на тебя выскакивает человек, ты разряжаешь в него арбалет или бьешь мечом. И уже потом смотришь, кто это – вражий ратник или мать с ребенком. По-другому нельзя. По-другому погибнешь.