Сходняк снежных лавин

Вместо этого сын Виталий пошел учиться на следователя. И ведь выучился же, несмотря на то что мать была категорически против!

– Ну что за профессия? – возмущалась женщина в очередной раз. – За что нам это в семью? Люди милиционеров не любят, даже боятся… Никакого уважения!

– Мне не надо их уважения. Я буду делать свою работу.

– И всю жизнь общаться не с нормальными людьми, которым нужна помощь, а с отпетыми асоциальными личностями! Убийцы, наркоманы, воры, мошенники – вот каким будет твое окружение!

– Мама, это просто работа! – убеждал ее сын. – Я буду общаться и с нормальными людьми, которым тоже нужна помощь! А ты так говоришь, будто я сам стану убийцей или мошенником!

– Не такой жизни я хотела для тебя, сынок, ой не такой, – пускала мать слезу.

– Мама, это моя жизнь, и я сделал свой выбор!

– Вот меня и пугает, что у тебя такой выбор! Тебе придется таскаться по всяким местам преступлений, рассматривать трупы, смотреть в глаза маньякам… Ужас! Лучше бы ты стал врачом. Чистая, почетная работа!

– Мама, особенно глупо продолжать этот разговор именно сейчас, когда я уже закончил юридический, – ответил ей Виталий.

Сейчас он бы все отдал, чтобы опять поговорить с мамой, опять поспорить… А ведь в конце своей жизни его мать призналась, что гордится им.

– Если бы не такие люди, как ты, сынок, мир погряз бы во мраке… Ты у меня такой порядочный, честный, альтруист! Я так люблю тебя! Мне только очень жаль, что ты из-за своей работы так и не обзавелся семьей. Неужели не нашлось ни одной женщины, способной оценить по заслугам твои человеческие качества? Правда, зарплата у тебя небольшая, а взятки ты не берешь… А был бы врачом…

– Мама, не начинай!

– Ладно, все! Что сделано, то сделано!

Вот уже около восемнадцати лет Виталий Николаевич честно нес службу следователя и не пожалел о своем выборе ни разу… вплоть до сегодняшнего дня.

С Яной Карловной Цветковой он был знаком уже лет восемь, и всегда эта женщина преподносила ему сюрпризы, врываясь в его жизнь, как ураган, как какое-то проклятие. Сначала она проходила по нескольким делам как потерпевшая, затем по еще большему количеству дел как свидетель и непосредственный участник тех или иных событий.

– Когда ты только успеваешь, Цветкова? – диву давался следователь. – Такое ощущение, что во всех преступлениях Москвы ты принимаешь непосредственное участие!

– Я не специально, так получается, – оправдывалась Яна.

– Конечно! Только с тобой и может такое происходить! И потом, почему ты во все свои злоключения вмешиваешь меня? Влезаешь во всякие истории под благим предлогом помощи людям в разных уголках Москвы и вообще нашей необъятной России и даже за границей, но почему-то именно я должен тебя выручать и что-то расследовать? Я что, единственный следователь во вселенной?!

– Ты – единственный знакомый мне следователь. Единственный, кому я могу довериться, кто меня знает, – поправила его Цветкова.

– Вот-вот, и ты этим пользуешься! Другой на моем месте давно бы отправил тебя в психушку. Почему ты стала для меня «черной меткой», Цветкова? – сокрушался следователь.

И ему было от чего печалиться. Дело в том, что он был давно и безрезультатно влюблен в эту сумасшедшую гражданку. Причем даже в самых потаенных мечтах Виталий Николаевич и представить не мог, что Яна когда-нибудь обратит внимание на такого простого служаку, как он. Яна и не обращала. Для нее следователь всегда был просто другом и знакомым, способным помочь профессиональным советом. И Виталий Николаевич настолько глубоко запрятал свое чувство, что она его и не заметила. Но свою личную жизнь он так и не наладил, превратившись в закоренелого холостяка, хмурого, грубоватого, никем не приласканного и колючего.

Теплым июльским днем Виталий Николаевич сидел у себя в кабинете в следственном управлении и мучился головной болью. Вчера он был приглашен в гости к сослуживцу на день рождения со всеми вытекающими последствиями. Выпито было много, освежена в памяти череда подвигов, и сегодняшняя головная боль вкупе с непроходящей жаждой явились расплатой.

Следователь не хотел никого видеть и еще больше слышать. А ему предстояли два допроса в СИЗО.

«Хорошо еще, что отменили на сегодня допросы свидетелей», – с радостью подумал он. В этот момент открылась, противно скрипнув, дверь его кабинета, и в щелку просунулось довольное лицо Яны Карловны Цветковой.

– Привет!

– О нет! Только не сегодня! – сразу же закрылся от нее бумагами Виталий Николаевич.

– Это вместо «здравствуйте»? – удивилась посетительница, заваливаясь внутрь.

Вид у нее был, как всегда, чрезвычайно яркий: туфли на высоких каблуках, сетчатые телесного цвета чулки и мини-платье белого цвета из шелка, полностью покрытое красными маками, перетянутое в талии широким кожаным поясом с крупной винтажной пряжкой. На плече у госпожи Цветковой болталась большая красная кожаная сумка, а в руке она держала какой-то странный, обшарпанный чемодан, явно древних времен, совершенно не подходивший к ее образу.

Виталий Николаевич устремил на свою мучительницу утомленный, но профессионально цепкий взгляд.