Сходняк снежных лавин

Казалось, уже весь аэропорт слушал этот диалог, причем затаив дыхание.

– Бежит моя Долли по бережку, счастливая и свободная. На лице, то есть на морде, улыбка, глазки сияют… Травка такая зеленая, бережок такой крутой, а вокруг горы. Большие и красивые, внизу покрыты зеленью, с отвесными каменными ущельями, а вверху укрыты ледниками, величественными и блестящими, словно шапками. И манит меня моя девочка взглядом и лает, мол, как мне здесь хорошо! Стала я думать: где же находится место, куда хочет моя девочка? Она ведь явно свою последнюю волю мне таким образом высказала! И случайно посмотрела передачу про Норвегию, в которой увидела именно то место. Это было знаком свыше! Долли желала вернуться на родину! И вот я везу мою девочку, чтобы там ее кремировать и развеять прах над фьордами. Ах, я не увижу больше на самом видном месте моей лапулечки, моей красотулечки… Никогда уже не посмотрю в ее глазки… Но я твердо намерена дать свободу моей Долли, как она и просила.

Когда Яна закончила свою речь, вокруг воцарилась тишина, и только что крики «браво» не раздались со всех сторон.

– И вот теперь вы мешаете моей девочке обрести вечный покой… – вздохнула Яна.

– Я совсем даже не против, – служащая аэропорта смешалась, – но вы тоже меня поймите. Есть определенные правила и инструкции. Случай для меня неординарный, и я могу пропустить вас только на одном условии…

– На каком?

– Ваша девочка полетит в багажном отделении. Вы не против?

Яна выдержала театральную паузу, которой позавидовал бы Станиславский, и произнесла:

– Моей девочке уже все равно. Ради того, чтобы обрести свободу, она готова лететь в багажном отделении.

Казалось, вся очередь вздохнула с облегчением. Долли была благополучно водворена в чемодан. Госпожа Цветкова прошла дальше…

– Тебе где лучше, у иллюминатора или у прохода? – спросил у своей спутницы Марек уже в самолете.

– Ты издеваешься? Мне будет плохо везде!

– Переживаешь за Долли? – усмехнулся Касински.

– Не язви.

– В тебе погибла гениальная актриса.

– У меня мать – актриса, во мне это наследственное.

– У тебя бы получилось.

– Знаю. К сожалению, наши возможности не всегда совпадают с нашими желаниями. Я бы могла, но ни за что бы не хотела повторить путь матери.

Яна плюхнулась в кресло и пристегнулась, не дожидаясь напоминания стюардесс.

– Кости в Долли?

– Встроены в ее скелет, как будто всегда там и находились, – кивнула Яна и нервно зевнула, пытаясь унять дрожь.

– Гениально…

– Конечно, внимательный патологоанатом даже на чемоданном рентгене заметил бы, что три ребра у собачки человеческие… Но прокатило.

– А трупный материал там же?

– Да.

– Гениально…

– Чего ты заладил? Гениально и гениально… Это не моя задумка, умный человек подсказал.

– И кто он? – поинтересовался Марек.

– Работник следственных органов, – сказала Яна, облизывая пересохшие губы.

– Понятно… А сейчас он где?

– А сейчас он в больнице, но к нашему делу это не имеет никакого отношения.

Пока шла посадка, Яна в нескольких словах поведала попутчику о своем обращении к хорошему знакомому.

– Потом меня выгнали, а его забрали на шунтирование. Вечером я себе места не находила, все в больницу звонила. Наконец узнала, что операция прошла успешно. А еще позже позвонил сам Виталий и уставшим голосом, словно с того света, посоветовал мне сходить к человеку, который делает чучела животных. Знаешь, как я испугалась? Чуть с ума не сошла! Решила, что следователь предлагает из меня сделать чучело. Что на него наркоз так подействовал…

Марек засмеялся на весь салон.

– Сильно же ты должна была допечь своего знакомого, чтобы могла подумать такое.

– Сильно… – вздохнула Яна. И вдруг схватилась за горло.

– Ты что? – покосился на нее спутник.

– Если бы ты только знал, что для меня означает полет на самолете!

Она устремила на него глаза, полные такого непреодолимого ужаса, что Марек сразу же перестал улыбаться. Взял ее руку в свою и воскликнул:

– Какая холодная! Яна, ты дыши…

– Что?

– Дыши глубже и внятно, – повторил ученый очень спокойно и четко.

– Внятно – это как?

– Отдавая себе отчет, то есть полностью контролируя акт дыхания. На раз-два – вдох, затем задержка дыхания на три-четыре, и полный, контролируемый выдох на пять-шесть. Попробуем. Итак, глубокий вдох – раз, два. Молодчина. Не дыши – три, четыре. Теперь расслабляющий выдох… Нет, не рывком, как у подстреленной лани, а спокойный. Живот расслаблен, и там как бы горячий ком ощущается, который согревает все внутри и не дает твоим ладоням так замерзать. Вот руки уже теплеют. А еще нам мешает свет, он отнимает внутреннее тепло, поэтому будь хорошей девочкой, закрой глаза. Молодец! Надо сосредоточиться на своем дыхании. Оно сейчас для нас – самое главное. Дыхание – это жизнь! Пока мы дышим, с нами ничего не случится.

– Нас зашатало… мы уже летим… – слабо, словно с того света произнесла Яна.

– Раз-два! Вдох! – голос Марека заполнял все вокруг. – Никакого страха сейчас нет. Мы не летим, ты качаешься на волнах, в теплом ласковом море. Раз волна, два волна…