СХОДНИК-II

Пользуют мясную юшку, приправленную просом. Не пренебрегают и разваренным ячменем.

«Я же сей миг не стал бы противиться жареной свининке, и даже шмату сала! – подумал Нечай, ощутив очередной выброс слюны. – И уж точно не отказался от пары курей, тушеных, умяв их до косточек. Медовуха же может и подождать!»

– А молочное?! Употребляют ли его кочевые? – всполошилась Тихомира.

– Употребляют, – успокоил ея сожитель. – Чтут они сушеные творог и молочные пенки, не сторонятся сметаны. Одобряемо ими и топленое масло. А из кобыльего молока делают бражку – однако не для ребятни она…

И опечалилась хозяюшка!

– К столу, а уж пора накрывать его, не успею я вытопить масла. Нет у мя такового творога: непривычен он в Киеве. А что за диво – сушеные пенки, даже и не ведаю. Привыкли мы в доме обходиться без копчений и солений, мясных: токмо вред от них! Держу у себя в леднике лишь пару свиных рулек – на случай прихода сестер моих с мужьями, а получается: не годятся и они для махонького кочевого… О конине же и баять брезгую! К дневной трапезе, ясно, расстараюсь на вареную говядину и юшку с просом, сбегав допрежь на торг. Еще и пирог выпеку! И курицу потушу на пробу – вдруг ему понравится? Ноне же смогу побаловать лишь сметаной, сливками да пареными репками…

«Лучше бы мы пожаловали днем!» – незамедлительно вывел Нечай, богатырского размаха в плечах и вельми уемистого чрева, далекий от глубокого чувства к репкам. Хотя его оголодавшее нутро уж изготовилось обратиться в отвратный достойным утробам конформизм, готовое поддаться чуждому вегетарианству, заведомо поступаясь принципами!

– Да полно о том! – воскликнула вдруг Тихомира. – Дите приголубить надобно, а я, неразумная, об еде развела…

И взяв того за руце, бережливо притянула к себе и прижала к груди своей, задушевно молвив, а он понимал, будто:

– Без отца ты ноне, и мамка твоя далече! И некому пожалеть тя из родичей…

Не дрожи: никто отсюда не выгонит и не отдаст злым людям! Накормлен будешь, выкупан и обстиран. Халатик твой заштопаю, и спать уложу на самом мягком. Дале – решим со спасителями твоими, а не оставлю в беде!

Со словами сиими, проникновенными, погладила она его по взлохмаченным волосенкам. И словно ударило изнутри ребятенка! Зримо задрожал весь, однако крепился, аки мог, ведь малой, а будущий муж! И лишь две капельки протекли по щекам его, печенежским, до оконечностей скул…

II

– А вслед, – продлил Шадр свое повествование, не всегда адекватное истинности, ведь о собственных промашках умалчивал он, а о многих тогдашних мыслях Нечая не мог и ведать, – все мы прошли в дом. Тихомира увела мальчонку по лесенке в верхнюю комнату.

Вернувшись, уведомила, что уложила печенежца, дабы пришел в себя и накормит его там же – отдельно от нас, дабы успокоился.

И принахмурился Негослав, податливый и послушный ей! Понеже горница являлась опочивальней, а иного места спать на перине и любиться с уютом, боле и не было. Ведь нижний этаж на четверть занимали верстак для костного резания и две полки с инструментами, оставшимися Тихомире от отца. Была еще и полка с товаром на продажу, понеже настояла хозяйка, дабы Негослав освоил и новое для себя ремесло: не беда, что задешево пойдут на торге его поделки, а все прибавка в доход семьи!

И обменялись мы с Нечаем взорами понимания: сколь ни ухожен примак, а не хозяин он в доме! Невмочь ему стукнуть кулаком по столешнице, даже и с твердым характером. А у Негослава и не водилось такового…

Вроде и теплынь, а чегой-то зябко стало. Видать, старею… Поднес бы хвороста, а то уж пламя никнет.

– Хитрован! – подумал внимательный слушатель бывалого ловчего, неторопливо ступая под звездным тмутараканским небом лета 1009-го в сторону, где еще с вечера заготовлена была изрядная куча хвороста, а едва стемнело, Шадр передумал о месте костра, отнеся его шагов на тридесять. – Верно сказывал Путята: «В Киеве каждый себе на уме!». Не то, что мы, вятичи, простодушные и доверчивые! – взять хотя бы мя…

Явно соврал он насчет зябкости, да и костер убыл лишь чуть.

А захотелось ему проверить, спит ли воспитанник его – вовсе уже не малой, а в старшем отроческом возрасте на ближнем подходе к младости. Уже и на щеках у него пробивается, а жидкой бороденка будет, когда возмужает! – не бывает у печенегов густых бород…

По возвращении с охапкой топлива заезжий торговец ювелирной всячиной, прибывший в сей край по коммерческой надобности из дальней Земли вятичей, будто бы оставив дома любимую жену Драгомиру, бывшую, согласно легенде от своего натурального старшего родича и Осьмомысла – личного его наставника в разведывательном промысле, брюхатой уж третьим, высказал, будто невзначай:

– А и крепко спит отрок – даже не шелохнулся…

Дале, насытив огнь, присел он, простодушный и доверчивый, изготовившись к продолжению рассказа, в коем боле всего занимал его десятский именем Нечай, крепко выручивший в Царьграде, где нынешний Радислав пребывал Молчаном. И было то чрез седмь лет от излагаемых Шадром событий.