Сходство

То есть с Робом. Ближе Роба у меня, пожалуй, не было друга, но мы разругались, страшно, в пух и прах, тут нашей дружбе и конец. Я развернулась, положила голову Сэму на грудь, чтобы видеть его лицо, но он смотрел в потолок.

– Давно я тебя такой не видел, – продолжал он. – Ты прямо ожила.

– В последнее время со мной было не очень-то весело, – сказала я.

Сэм чуть заметно улыбнулся.

– Да я не жалуюсь.

Не припомню, чтобы Сэм хоть раз на что-то жаловался.

– Да, – кивнула я, – понимаю.

– А потом, в субботу, – продолжал он, – хоть мы и ссорились, и все такое, – он слегка сжал мне руку, чмокнул в лоб, – да какая разница… Я уже потом понял: это потому что мы оба загорелись. Потому что тебе не все равно. Как будто… – Он мотнул головой, подыскивая слова. – В Домашнем насилии совсем не то, верно?

О Насилии я мало что рассказывала. Лишь тогда мне пришло в голову, что молчание было по-своему красноречиво.

– Кто-то же должен этим заниматься, – ответила я. – С Убийствами никакого сравнения, но и там неплохо.

Сэм кивнул, обнял меня покрепче.

– И потом, на совещании, – сказал он. – До этого я подумывал, а не послать ли мне Мэкки подальше на правах начальника. Ведь завели дело об убийстве, я руководитель следственной группы, и если бы я сказал “нет”… Но ты так увлеклась, каждую мелочь продумывала… И я решил: зачем все это рушить?

Такого поворота я не предвидела. Внешность у Сэма обманчивая, лицо деревенского простака, открытое, незамысловатое: румянец во всю щеку, ясные серые глаза, от них разбегаются морщинки-лучики; даже узнав его поближе, не ждешь от него глубины.

– Спасибо, Сэм, – растрогалась я. – Спасибо.

– Может, и к лучшему, что это дело нам подвернулось. Как знать…

– Но ты бы все равно предпочел, чтобы убили ее где угодно, только не здесь, – заключила я.

Сэм призадумался, наматывая на палец прядь моих волос.

– Да, – кивнул он. – Еще бы. Да что толку гадать? Если уж впрягся в дело, надо до конца довести.

Сэм посмотрел на меня сверху вниз. Улыбка не сходила с его лица, но взгляд слегка омрачился.

– Ты все эти дни ходишь счастливая, – сказал он бесхитростно. – Рад видеть тебя снова счастливой.

Как он вообще меня терпит? – подумала я.

– Плюс ты знал, что если будешь командовать, пинка от меня получишь, – сказала я.

Сэм улыбнулся, легонько щелкнул меня по носу.

– И это тоже, мегера ты моя. – Но тень грусти из его глаз уже не исчезала.

Воскресенье пролетело быстро, не то что те долгие десять дней, – стремительно, как волна, что обрушивается на берег. Фрэнк должен был заехать в три, нацепить на меня микрофон и к половине пятого отвезти в “Боярышник”. Все воскресное утро – пока мы с Сэмом читали газеты, потягивали чай в постели, принимали душ, завтракали гренками и яичницей с беконом – над нами нависала тяжесть, будто тикал над головой гигантский будильник, готовый разразиться звоном. Где-то далеко готовились к встрече друзья Лекси.

После завтрака я надела ту самую одежду. Одевалась я в ванной, Сэм был еще у меня, а мне хотелось уединиться. Казалось, это не просто одежда, а доспехи ручной работы или наряд для какой-нибудь тайной церемонии. Когда я ее касалась, у меня горели ладони.

Простое белое хлопчатобумажное белье с магазинными ярлычками; видавшие виды джинсы, потертые, размочаленные внизу; коричневые носки, коричневые полусапожки; белая тенниска с длинными рукавами; голубая замшевая куртка, поношенная, но чистая. От воротника пахло ландышами и чем-то еще – теплая, еле уловимая нотка, аромат ее кожи. В кармане чек из супермаркета месячной давности: куриное филе, шампунь, сливочное масло, бутылка имбирного эля.

Одевшись, я глянула в большое зеркало на двери. И в первую секунду себя не узнала. А потом, странное дело, едва сдержала смех. Вот ведь ирония судьбы: месяцами я наряжалась офисной Барби и только сейчас, в роли другого человека, стала хоть немного похожа на себя.

– Чудесно выглядишь, – сказал Сэм, когда я вышла из ванной, и слабо улыбнулся. – Такая уютная.