Штайнер имел беседу с деканом факультета, который велел тут же обыскать схолариум на Гереонштрасе. Но не нашли ничего, ни малейшего намека на Иосифа Генриха. Постепенно Штайнер впал в беспокойство. Студенты исчезают один за другим. Эти чудеса не позволяли ему сосредоточиться на занятиях. Он боролся с собой и никак не мог решить, следует ли сказать канцлеру правду о приоре. Но все-таки молчал, опасаясь за жизнь студента, который, возможно, попал в руки де Сверте. Но и бездействовать тоже уже было нельзя. Ломбарди требовал перевернуть вверх дном Шпильмансгассе. Но Штайнер подлил масла в огонь, сообщив, что студент, видимо, лгал, потому что там уже опросили всех, кто сдает комнаты, и никто в глаза его не видел. Ломбарди не возразил, сказав, что, возможно, знает, где же на самом деле живет этот студент. Дело в том, что однажды он видел, как тот выходил из дома недалеко от сенного рынка, так что вполне имеет смысл поспрашивать там. Штайнер ухватился за соломинку и, несмотря на страшнейший мороз, вместе с Ломбарди поспешил к сенному рынку, куда как раз сгоняли скот. Небо в этот день было ярко-синим, чуть в стороне от торговой суеты стоял дом, в котором нашла пристанище Софи Касалл. Штайнер с сомнением посмотрел в лицо Ломбарди.
— Здесь? Но ведь тут живет вдова Касалла.
Ломбарди кивнул.
— Не так давно я видел, как Иосиф Генрих выходил через черный ход. Может быть, он тоже снимает здесь комнату…
— Эти люди не сдают комнат студентам, — резко ответил Штайнер.
Они позвонили. Дверь открыла служанка.
— Не сдают ли твои хозяева комнату какому-нибудь студенту? — Штайнер не стал ходить вокруг да около.
Девушка испуганно покачала головой:
— Хозяина дома нет, хозяйки тоже…
— Но ведь Софи Касалл живет здесь, правильно?
— Да, господин. Но… как бы вам сказать… она уже… ее уже несколько дней никто не видел.
Она явно смутилась. Видимо, у нее промелькнула какая-то мысль, но она не знала, стоит ли доверяться незнакомцам.
— Не бойся, я магистр Штайнер с факультета. Мы ищем одного пропавшего студента. Ты уверена, что здесь никаких студентов нет?
Она пожала плечами:
— Пару раз я видела, как какой-то студент пробирался в дом через сад… Он приходил к вдове Касалл. Но я никому ничего не сказала. Может быть, хозяевам бы не понравилось…
Штайнер быстро взглянул на Ломбарди. Что за странные встречи? Почему не имеющий средств студент, у которого якобы комната на пользующейся дурной славой Шпильмансгассе, ходит в гости к Софи Касалл?
— Мне бы хотелось осмотреть ее комнату.
Он принял твердое решение. Его не прельщала необходимость без приглашения врываться в чужую комнату, но зачем впутывать в это дело стражников, если у служанки наверняка имеется ключ. Опустив голову, она поднималась по лестнице впереди всех. Бедняжка явно боялась Штайнера. Наверху открыла дверь и отошла в сторону.
Ломбарди раздвинул занавески на окне. Комната озарилась ярким светом. Камин был холодным, похоже, в нем уже давно не разжигали огонь. Широкая кровать, стол с книгами, шкаф, скамья, таз для умывания. Ломбарди не осмеливался разглядывать личные вещи Софи. Ему не нравилось то, что они делают. Если у нее — только предположим, — если у нее что-то есть с этим желторотым птенцом, то какое отношение имеет к этому он, Ломбарди? Но Штайнер рыскал туда-сюда и, судя по всему, не отдавал себе отчета в неприличности происходящего. Или же старался за бурной деятельностью спрятать угрызения совести. Он листал книга и что-то бормотал себе под нос.
— Нам следует уйти, — не выдержал Ломбарди, уже пожалевший, что рассказал о своих наблюдениях.
Штайнер кивнул и положил книгу на место. Но тут же схватил лежащую рядом пачку бумаг и принялся читать:
— «Метафизика» Аристотеля. А здесь «De consolatione philosophiae» Боэция. Ломбарди, это ведь записи лекций. Вот, вот ваша лекция, он законспектировал даже ваши комментарии. А здесь… — Он лихорадочно перебирал бумаги. — А вот моя. И Иордануса.
Он замер, держа в руках записи.
— Вы понимаете? Все это наверняка оставил здесь этот студент. Чем они тут занимаются? Он дает ей частные уроки?
Лицо Ломбарди запылало. Он распахнул окно. С рынка донесся крик торговцев и рев животных.
— Она всегда хотела знать всё, — пробормотал он. — Так почему бы студенту с ней не заниматься?
Штайнер задумался, потом вернул бумаги на стол.
— Да, это могло бы многое объяснить, хотя…
Он стал внимательно изучать почерк. Буквы мелкие, с легким наклоном влево. Где-то он уже видел такие… И тут же строчки буквально встали у него перед глазами, он вспомнил. Ломбарди снова закрыл окно.
— Теперь мы можем идти?
— Да, конечно.
Она прошли мимо служанки и попросили не рассказывать Софи Касалл об их визите. Выбравшись на улицу, они расстались: Ломбарди отправился обратно в схолариум, а Штайнер двинулся в противоположном направлении, в сторону собора.