Схороните мое сердце у Вундед-Ни

В былые дни он мог бы восстановить свое главенство, начав войну, но договоры обязывали его воздерживаться от каких бы то ни было враждебных действий как против белых, так и против других племен. Отчего это, удивлялся он, американцы так много говорят о мире между белыми и индейцами, между индейцами и индейцами, а сами ведут такую жестокую войну с «серыми мундирами», что у них даже не остается денег на уплату мелких долгов индейцам санти. Он знал, что некоторые молодые люди его клана открыто говорили о войне с белыми и об изгнании их из долины Миннесоты. Теперь самое время сражаться с белыми, говорили они, потому что много «синих мундиров» ушло сражаться с «серыми мундирами». Вороненок считал эти разговоры глупыми: он бывал на востоке и видел мощь американцев. Они повсюду, они подобны саранче, они убивают своих врагов из огромной грохочущей пушки. Война против белых людей немыслима.

В воскресенье 17 августа Вороненок посетил епископальную церковь возле Нижнего агентства и прослушал проповедь преподобного Семюэля Хинмана. По окончании службы он пожал на прощание руки прихожанам и вернулся в свой дом, расположенный в двух милях от агентства вверх по реке.

Поздней ночью Вороненка разбудили голоса и шум: несколько индейцев вошли в его спальню. Он узнал голос Шакопи. Случилось что-то очень важное, какая-то беда. Шакопи, Манкато, Целебная Бутылка и Большой Орел — все были здесь, и Вабаша, по их словам, вскоре прибудет для совета.

В тот солнечный день четверо голодных юношей из группы Шакопи переправились через реку, чтобы поохотиться в Больших лесах, и там случилась беда. Вот что рассказал об этом Большой Орел: «Они подошли к ограде дома белого поселенца и нашли там куриное гнездо, в котором было несколько яиц. Один из них взял яйца, но другой сказал: «Не бери их: они принадлежат белому человеку, мы попадем в беду». Первый рассердился, так как был очень голоден и хотел съесть яйца. Он швырнул их на землю и ответил: «Ты — трус. Ты боишься белого человека. Ты боишься взять у него какое-то яйцо, хотя умираешь от голода. Да, ты — трус, и я всем расскажу об этом». Другой сказал: «Я не трус. Я не боюсь белого человека и, чтобы доказать тебе это, войду в этот дом и застрелю его. Хватит ли у тебя смелости пойти со мной?» Тот, кто назвал его трусом, сказал: «Хорошо, я пойду с тобой, и мы посмотрим, кто из нас храбрей». Тогда два их спутника заявили: «Мы пойдем с вами и тоже будем отважны». Они все двинулись к дому белого человека, но тот, встревожившись, ушел в другой дом, где было еще несколько белых мужчин и женщин. Четверо индейцев последовали за ним и убили трех мужчин и двух женщин. Потом они запрягли лошадей, принадлежавших второму поселенцу и, примчавшись на стоянку Шакопи… рассказали о том, что они сделали».

Выслушав рассказ об убийстве белых людей, Вороненок обругал четырех юношей, а затем не без сарказма осведомился у Шакопи и прочих индейцев, почему они пришли за советом к нему, если теперь их верховным вождем избран Скитающийся Град. Вожди заверили Вороненка, что он по-прежнему их военный вождь. Теперь никому из санти не избежать смерти, сказали они. Таков обычай белого человека: карать всех индейцев за преступление, совершенное одним или немногими из них. Пожалуй, санти следует нанести удар первыми, а не дожидаться, пока придут солдаты и убьют их. Лучше напасть на белых людей сейчас, когда они сражаются между собой далеко на юге.

Вороненок отверг эти доводы. Белые люди слишком сильны, сказал он. Однако он допускал, что поселенцы будут жестоко мстить, так как убиты женщины. Сын Вороненка, присутствовавший на совете, рассказал впоследствии, что лицо у отца осунулось от волнения, на лбу выступили крупные капли пота.

Наконец один из молодых воинов крикнул: «Та-ойа-те-дута (Вороненок) трус!»

Из-за слова «трус» произошло убийство; оно было вызовом даже для голодного мальчишки, боявшегося взять яйцо у белого человека. От такого слова не мог отмахнуться и вождь индейцев сиу, даже если он почти вступил на тропу белого человека.

Вороненок ответил (так запомнил его сын): «Та-ойа-те-дута- не трус, но и не глупец! Бежал ли он когда-нибудь от своего врага? Бросал ли он своих воинов на военной тропе, чтобы вернуться в свой вигвам? Если он отступал от ваших врагов, он шел последним по вашему следу, повернувшись лицом к оджибвеям и защищая ваши спины, как медведица защищает своих детенышей! Или у Та-ойа-те-дута нет скальпов? Взгляните на его боевое оперенье! Вот связки скальпов ваших врагов на шесте его вигвама! Вы называете его трусом? Та-ойа-те-дута — не трус, но и не глупец. Воины, вы подобны малым детям; вы не ведаете, что творите.