Схождение в ад (сборник)

Дверь в подвал со вчерашнего вечера он намеренно оставил незапертой, чтобы тем самым развеять возможность каких–либо подозрений относительно природы его особого интереса к данному помещению, и теперь под каменным сводом застал своих постояльцев, вооруженных швабрами.

— Вчера не успели марафет навести, — сказал Миша. — Но лучше поздно, чем никогда, как у нас говорят… В России, то есть.

Ричард улыбнулся. Запланированный конфликт, похоже, отменялся.

— Зря вы… — сказал он. — Я бы сам…

Михаил тут же заверил его, что исполняет обязанность, находящуюся единственно в его компетенции. Компетенции благовоспитанного джентльмена.

«Удачи», — как мысленно добавил про себя Ричард, но о таком уточнении умолчал — именно что из–за джентльменских соображений.

Уборку закончили около полудня, после чего Михаил отправился торговать в магазин, а его кузен, сославшись на головную боль, ушел в свою комнату, заявив, что смертельно хочет спать, ибо вчера не на шутку перебрал, неумеренно отметив свое возвращение в Берлин из Дюссельдорфа, где проживал с семьей…

Вернувшись в подвал, Ричард, подсвечивая себе карманным фонариком, тщательно обследовал стыки плит. И — обнаружил искомую.

Сомнений он не испытывал. Во–первых, плита явно просела по отношению к остальному настилу. Во–вторых, остатки цементной, растрескавшейся в крошево массы на стыках, консистенцией своей явно не соответствовали заполнению иных промежутков…

В подсобке он обнаружил ржавый садовый инвентарь и кривой лом.

Плита поддалась на удивление легко, будто пенопластовая… И падение ее на пол прозвучало коротко и отрывисто.

Из открывшегоя перед ним углубления Ричард вытащил сырой тюк с форменной одеждой и заплесневелый портфель желтой кожи…

Прислушался. Мерная, однотонная тишина.

Он осторожно уложил плиту на прежнее место, тщательно смел в стыки грязь и утоптал ее; кажется — все…

Поднялся к себе.

Из портфеля извлек бумаги, распространявшие запах склепа; разложил на столе кинжалы; холодная, скользская позолота «Вальтера», уместившегося в ладони, наполнила все существо его какой–то мистической, тревожной сопричастности к канувшим в забвение временам, и, судорожно, как змею, отбросив пистолет на стол, он долго и возбужденно ходил по комнате, теряясь в сумбуре воспаленных мыслей и образов…

Затем, успокоившись, брезгливо разобрал ком протухшей эсэсовской формы. Плотно сложив ее, упаковал в заплесневелый портфель. Эти аксессуары истории теперь по праву принадлежали баку для мусора, что стоял на углу перекрестка.

Он переоделся в свежее белье, натянув джинсы, рубашку с короткими рукавами и, охватив в ознобе ладонями ребра, подошел к окну, где косо хлестал дождь со снегом и морозные струи воздуха ползли из щелей в рамах.

После уселся за стол, углубившись в чтение.

Через несколько часов с некоторым даже раздражением осознал: перед ним некий оккультный труд, понять который невозможно хот бы потому, что значения практически всех терминов неизвестны, никакой сюжетной структуры в записях нет, и уяснение содержания требует многодневной, кропотливой расшифровки едва ли не каждой фразы. А ветхие древние манускрипты, переложенные коричневой пергаментной бумагой, и вовсе были доступны для прочтения и понимания какому–нибудь изощренному профессионалу.

Его отвлек стук в дверь.

Ричард спешно разместил бумаги и оружие в ящиках письменного стола.

— Херр Валленберг! — раздался голос Михаила.

— Слушаю вас… — Ричард раскрыл дверь.

— Пора поужинать, — сказал Миша. — Погода — дерьмо: снег с дождем. Чего вам идти в ресторан? Вы не думайте, упредил он возможный отказ, — что мои приглашения могут както повлиять на на наши деловые релэйшнс… В России просто так принято… Вы не стесняйтесь. У нас это ни к чему не обязывает. У нас даже знаете как? — хозяин гостя приглашает, кормит–поит, целуются, а потом заморочка какая–то, и запросто тесак под ребро… А потом чего уж там вспоминать, кто сколько съел или принял на грудь… Ничего так инвитэйшн, да? Ну, эт–я шучу… Не бойтесь. Братец никак не отойдет от вчерашнего, влежку… Ну, а мы вдвоем тихо–мирно и посидим, как?

— Хорошо, — сказал Ричард. — Только без тесаков. Я это не люблю.

Миша хохотнул в ответ и — загромыхал толстыми подошвами башмаков по лестнице, ведущей на первый этаж.

На ужин предлагалась прожаренная в специях свинина, овощной салат и красное вино. Ричард, впрочем, удовлетворился холодной кока–колой.

Миша смешно и интересно рассказывал ему о событиях своего прошлого московского бытия, о порядках и нравах незабвенного коммунистического государства, и Ричард, наверное, засиделся бы с ним до полуночи, если бы не одолевавшая его сонливость… Сонливость и чувство глубокой досады.

Он, влекомый каким–то упорно–механическим чувством кладоискателя, откопал эти отсыревшие идиотские бумаги, вкупе с пистолетами и кинжаламим, и — что дальше?

Его грызло осознание того, что он крупно и глупо проиграл.

Проиграл во всем. И безусловно права Элизабет, что развелась с ним — неудачником, своею судьбой и природой на неудачи обреченным.