Схождение в ад (сборник)

Указания опера Миша выполнял, работал на совесть. Хотя, отметить надо, если и забирали кого–нибудь из Мишиного окружения, то красиво, наводкой не пахло, осведомителя милиция не подставляла. Более того: устранялись порой опасные конкуренты, перебивавшие Мише игру. И росла Мишина клиентура, росло влияние; рос штат шестерок, работавших на Мишу за свой процент, а шестерок за самодеятельность Миша тоже тюремным сроком мог наказать: и за нечестность, и за лень, да и вообще в зависимости от настроения… Одно удручало Мишу: растаяла мечта о заграничной жизни, которую он лелеял едва ли не с малолетства, а заработанные тысячи постепенно теряли смысл. Он поднялся над бытием простых трудяг, но — как?!вися на ниточке между готовыми сомкнуться ножницами, причем ниточка была ниточкой именно что для ножниц, для него же она представляла собою стальной трос, спеленавший его намертво.

Может, все было бы ничего — гуляй, пей, пользуйся дарованной тебе неприкосновенностью, не отказывая себе ни в чем, но Мише мешало прошлое — то прошлое, в котором был облеченный властью отец, несостоявшееся будущее дипломата, а там кто ведает — посла; а из послов с таким–то папой и дедом еще выше…

Въелась в Мишу песенка: «Все выше и выше, и выше…» Жил он ей, его семьи эта песенка была, да вот выше — не вышло. К потолку привесили. А песенку спетую осмеяли и забвению предали, как пережиток известной эпохи.

Лучший Мишин деловой дружок Боря Клейн умудрился в Америку съехать и теперь по надежному каналу, через одного из фирмачей, клиента Марины, перебрасывал Мише письма, призывая к контрабандным операциям и выражая готовность к любому совместному предприятию. Миша писал другу ответные депеши, однако свойства общего, ибо почвы для кооперации не видел.

За границу Боря удирал в спешке, буквально из–под ареста, а потому остался Михаил хранителем его дензнаков, нескольких бриллиантов и дачи в Малаховке, записанной на чужое имя.

Миша остро Борису завидовал. И даже попытался однажды слукавить с милицейскими, выскользнуть из тисков, попросив сестру Марину свести его с невестой какой–нибудь заморской, и вроде нашлась шведка одна разбитная, и брала шведка за фиктивный брак всего–то пять тысяч в «гринах», но пронюхали. Незамедлительно заявился Дробызгалов, сказав:

— Что, корешок, на измену присел? Не шути шуточек, Мордаха. С ножом в спине ходишь. И всадят нож по рукоять. Устроится легко, понял? И тот киллер, кто всадит перо в стукача с превеликим своим блатным удовольствием, тут же, родной, на вышак и отправится. Все согласовано будет, рассчитано. Так что…

Вскоре Марина укорила брата:

— Чего ж ты? Струхнул? Зря! Такую телку тебе поставила… Глядишь, и любовь бы получилась потом большая и искренняя… А?..

— Не, — сказал Миша. — Кто я там? Прикинул — не! К тому ж деда на кого оставить? Он же из запчастей состоит…

— То есть?

— Челюсть искусственная, протез, очки, слуховой аппарат…

— Ну и шуточки у тебя…

— Не шуточки, грустный факт. Так что заграница временно откладывается.

— Тогда — набивай зелененьких, — сказала сестрица. Чтобы там сразу в рантье… А шведок еще найдем. Правда, цены могут вырасти…

— Утроим усилия, — откликнулся Миша.

Исподволь понимал он, что не жизнь у него, а существование в замкнутом круге противных до тошноты привычек, обязательств и вычисляемых за десять шагов вперед коллизий. Коллизий ли? Так, мелких приключений, а если и неприятностей — то типа венерической болезни или же возврата бракованной аппаратуры возмущенным клиентом, которая после ремонта снова пускается в реализацию… Здоровьем Миша отличался изрядным, мафия и милиция были хотя и не союзниками ему, однако и не врагами, а потому перемены порядка вещей он не желал, ибо не худший то был порядок, а к лучшему стремиться считал он в ту пору идеализмом, дорожа тем, что имел, и стремясь иметь больше и больше…

Так что сначала было «выше», а после это самое «больше». И второе представлялось куда надежнее первого.

…Стабильность сытого бытия рухнула, как всегда, внезапно. Попал Миша Аверин в долги к Груше — крупному квартирному вору, у которого взял на выкуп товара изрядную сумму и, хотя долг возвратил полностью, протянул с его отдачей лишние три дня, за что уголовник потребовал проценты. Однако — не деньгами.

— Мы люди свои, — мирно сказал Груша Мордашке, — так что «фанеры» не надо, а сдай богатого фраера. Наколка на хату, и мы в расчете.

Информацию о таком предложении Аверин передал Дробызгалову немедленно. И порешили: предложение принять. Милицейскому начальству гуляющий на свободе Груша надоел, так что перпектива прихватить его на горяченьком, да еще и с подручными представлялась заманчивой. Оставалось лишь выбрать подходящую квартирку и продумать детали «отмаза» от подозрений со стороны уголовников для Михаила.