В отличие от основного контингента, Миша не бузил, алкоголя и наркотиков не употреблял, воровством в магазинах не промышлял, а жил в соответствии с предписанным режимом, вежливо раскланивался с комендантом, консультируясь у него частенько по поводу тонкостей немецкого языка, усердно им изучаемого, ходил с вымытой головой и в чистой рубашке, что, конечно же, производило благоприятное впечатление на администрацию, нечасто встречавшую в этих стенах столь нравственного и интеллигентного персонажа.
Легенда Миши как политического беженца также отличалась изящной незамысловатостью: дескать, виною была страстная любовь, чей результат выразился в лишении им девственности дочери начальника районного КГБ, кто, в свою очередь, узнав о данном торжестве плоти, от брака дочери с сыном осужденного партийного работника категорически отказался, и, из соображений слепой отцовской мести, подвергнул Мишу уголовному преследованию за надуманные валютные операции, используя при этом свой авторитет в карательных структурах власти.
Еще пышно цвел пустоцвет «перестройки», еще стояла Берлинская стена, возле которой лишь начинали бушевать страсти, и шустрый как веник Горбачев сновал по Европе, встречаясь-раскланиваясь-болтая, запечатляя иудины поцелуи на старческих щеках ракового больного Хонеккера; еще проникновение русских на Запад исчислялось разрозненными единичными экземплярами, а потому Миша Аверин, оказавшийся в привилегированном в то время меньшинстве, без особенных хлопот получил постоянную прописку на немецкой земле и влился, а точнее, — вклинился в свободное, как ему тогда казалось, западное общество.
Активный и свободолюбивый коммерсант по натуре, он же — следуя прошлой совдеповской терминологии — «махровый спекулянт», Михаил быстро уяснил, что приложение своим силам среди закормленных бюргеров навряд ли найдет.
Перепродажа дефицитного товара в тоталитарном Союзе не требовала особенных физических и умственных усилий; необходимым условием для этого являлась лишь отвага и пренебрежение коммунистической моралью; здесь же подобное поощрялось, однако было сопряжено с вкладом в дело немалого капитала, налогами, бухгалтерской волокитой, изучением рынка и весьма скромными в своем итоге дивидендами, если и не откровенным прогаром бизнеса, поскольку выдержать конкуренцию в условиях всеобщего изобилия — задача нелегкая.
Тем не менее, Михаил не унывал. В конце концов, жизнь его ныне протекала в развитой цивилизованной стране, давшей ему статус, бесплатную квартиру и медобслуживание, различного рода пособия, курсы по изучению языка, и, хотя по завершении безмятежного периода адаптации ожидался прессинг со стороны властей в отношении трудоустройства, он был к тому готов, решив: коли сильно нажмут, что же — пойдем на крайние меры: будем работать…
В очередной раз получив пособие на жизнь, а также сумму на приобретение мебели и телевизора, Михаил отправился в торговый центр, где, с полчаса пошлявшись для вида, сделал затем официальное заявление ответственному лицу: дескать, буквально пять минут назад неизвестным карманником у него был похищен бумажник с деньгами и с паспортом, и, если администрация не в силах выявить преступный элемент, то пусть хотя бы даст Мише официальную справку о данном инциденте.
Для составления справки пригласили представителей полиции, отнесшихся к беженцу сочувственно, и уже на следующий день конторе по социальной помощи пришлось повторно раскошелиться на утраченную ее подопечным сумму, ибо — как оставить нуждающегося человека без материальной поддержки? — а что же касается полиции, то и ей пришлось выписать Михаилу Аверину солидный синий паспорт постоянно проживающего в Германии лица, что, безусловно, был куда более действеннее для передвижений по миру, нежели серпасто-молоткастый ущербный документик…
Гуманистические основы богатейшего государства мира Михаил эксплуатировал безжалостно.
Он даже не подозревал, что поступками его руководил тот подспудный негативный опыт, что был невольно накоплен всей предыдущей жизнью в стране, где ложь и насилие, задрапированные красными коммунистическими лозунгами, въедались в каждую клеточку сознания ее обитателей, чей принцип «хочешь жить — умей вертеться», хотя и не провозглашался всенародно, однако был превосходно известен каждому.
То же, хотя и в меньшей мере, относилось к сокурсникам Михаила по изучению сложного немецкого языка: полякам, румынам и прочим национальным меньшинствам из разваливающегося социалистического лагеря, чью компанию, впрочем, Аверин воспринимал с некоторой долей брезгливости за ее бескультурье, жуликоватость и мелко-криминальные наклонности.
А посему угнетало Мишу одиночество и бездеятельность, хотелось ему какого-то большого и долговременного дела, хотя, с другой стороны, каких свершений можно ожидать от примитивного спекулянта, пускай и обладающего даром выдающегося авантюриста?