Схватка

— Все так! — рубанул рукой воздух Чутлашвили. — Мы все можем бесконечно рассказывать о нем страшные вещи. Мне, например, известно, что лично Расколов отвозил в Измайловский парк начинающих лавочников и там простреливал им коленные суставы, отрезал носы, уши, глумился до тех пор, пока жертвы не подписывали бумаги о продаже всего имущества за один российский рубль… Расколов — удав и рано или поздно свое получит. Или пулю в башку, или перо в печенку…Но дело в другом, для нас важно сохранить принцип, который заключается в неприкосновенности канала переброски валюты в европейские банки. Но я верю Герману Олеговичу…

— Правильно говорит Отар, — поддержал Фрезер Чутлашвили. — Такое с каждым может случиться, тем более, когда речь идет о таких суммах. Мир джунглей, по сравнению с нашим миром, не более, чем детский сад имени Павлика Морозова.

— Что ты Отари предлагаешь? — спросил Ионов.

— Один депутат Госдумы, когда нечего сказать, говорит: конституция превыше всего. Вот и я так скажу: договор превыше всего.

Координационный Совет гарантировал сохранность передачи денег за рубеж и при этом учитывались варианты гибели или захвата террористами самолета. Собственно, для этого он и учреждался — как гарант сделки.. И даже был определен страховой козырек: если потеря не более миллиона, компенсация проводится полностью. Если более двух миллионов — страхуется 75 процентов…

— Мои люди уже отвезли Расколову 200 тысяч, — сказал Арефьев. — Но расписку от него не получили. Более того, дело едва не дошло до перестрелки.

Ионов вставил реплику:

— Говорят, его чуть было не взорвали вместе с его домом…

— Мы можем вообще вычеркнуть его из списка живых, — попыхивая сигаретой, произнес Фрезер. — Его рано или поздно замочат и сделают это гуманное дело или его же братва или кто-то из тех, кого он обобрал до нитки…

Чутлашвили поднял руку, прося слова.

— Я согласен, что этот человек не заслуживает лаврового венка и мы сейчас должны решить: или немедленно нанимаем хорошего исполнителя или возвращаем ему 75 процентов от его суммы. Если платим, я на себя беру одну треть, благо спрос на ювелирные изделия достаточно стабилен.

— Спасибо, Отари, — тихо произнес Арефьев. Действие наркотика проходило и он начал испытывать маету. — Я постараюсь как можно быстрее вернуть тебе деньги.

В помещение вошел Воробьев и поздоровался со всеми за руку. Шефа он приветствовал прикосновением к плечу.

Фрезер с Ионовым поддержали молодого грузина. Договорились: все деньги привезет Чутлашвили и сделает это в течение двух дней.

— Что-нибудь выпьем? — спросил Арефьев.

— Пожалуй, это отложим до лучших времен, — сказал Ионов и взглянул на Воробьева. — Меня интересует, что Вадим насчет всего этого думает?

— Жалею лишь об одном, что не пристрелил Раскола, когда он со своей бандой явился сюда.

— И напрасно этого не сделал — закон был бы на вашей стороне…Вооруженное нападение на частное владение…

До сих пор молчавший Голощеков заметил:

— Не так все просто…Если бы в доме оказался труп кого-нибудь из расколовской кодлы, дальнейшее проживание здесь было бы невозможно.

— Пожалуй, ты прав, — Чутлашвили подхватил свою витую, инкрустированную серебром трость и все поняли — разговор окончен.

Гостей пошли провожать Голощеков с Воробьевым. Когда за последней машиной закрылись ворота, они отправились в дом, где вместе с Арефьевым провели совещание — где и когда брать Коркина?

Глава десятая

На поиск Коркина отправились Воробьев, Буханец и оба близнеца. Финансист, как боец, в расчет не брался — толстый, вечно потеющий, лишенный всякого спортивного начала, и вообще, как выразился Голощеков, жидковат в коленях. Когда они приехали в офис, Зинич доложил Воробьеву, что он ни на минуту не отлучался из кабинета Коркина, а сам финансист никаких признаков жизни не подавал. Буханец даже предположил, что финансиста уже убрали или, купив новые плавки и крем для загара, он давно уже греет свои дебелые телеса где-нибудь на рифах Мальдивских островов.

Через сорок минут они припарковались в метрах двухстах от резиденции Расколова. Судя по открытым воротам и въезжающим и выезжающим с территории «бочкам» водоканала, резиденция Расколова после взрыва дамбочки захлебывалась вышедшей из берегов речушкой.

Им хорошо была видна продуваемая ветрами пустынная улица и в открытую форточку несся шорох опавших и слегка схваченных первыми заморозками листьев.

Однако наблюдение за резиденцией Расколова ничего не дало: через ворота не проехала ни одна из его многочисленных иномарок.

Воробьев набрал номер расколовского телефона и долго вслушивался в гудки. Линия безмолвствовала.

— Можно подумать, — сказал он, — что это мертвый дом.

— Черт возьми, кому же верить, если даже такие, как эта божья коровка Коркин, предает за милую душу…

Но Воробьев на это смотрел более цинично.