Схватка не на жизнь

— Н-да, — ни к кому не обращаясь, сказал он и начал не спеша протирать пенсне. — Арбузы нынче отчего-то запаздывают. В восемнадцатом, помнится, в июле уже рынки были ими завалены.

«О чем это он? — удивился Грум-Гримайло. — И как может после всего произошедшего говорить о каких-то арбузах? Хотя… Привычка — вторая натура. Такого смертью не удивишь. Не то что нас, грешных…»

Стоять рядом с врачом, который только что спокойно прощупывал пульс у расстрелянных, а сейчас разглагольствовал об арбузах, было противно, и поручик поспешил раскланяться.

«Стоило ли так обставлять расстрел? Не лучше ли было вывести приговоренных за город, скажем в Капустную балку, как это успешно делается с другими? К чему вся эта канитель с зачитыванием приговора, с присутствием врача и меня, с составлением акта?»

Было нестерпимо жарко, и поручик страстно мечтал поскорее добраться до гостиницы, сорвать с себя форму и подставить голову под струю воды из рукомойника. А еще освежиться бокалом холодного, со льда, шампанского, что помогло бы обрести утраченное спокойствие и взбодрило. Тогда бы забылись (пусть на время) все неурядицы, которые сопутствовали гвардии поручику при переводе из действующей армии в уездную контрразведку.

На углу возле афишной тумбы продавали газеты. Их в городе с приходом в Царицын Кавказской армии стало издаваться целых три — «Заря России», «Голос Руси» и «Неделимая Россия». Но жаждущих узнать свежие новости Освага[4] среди горожан не было.

«Какой болван придумал дать газете название «Неделимая Россия»? — с раздражением, которое не покидало Грум-Гримайло с утра, подумал поручик. — Особенно сейчас, когда к концу идет девятнадцатый год и Россия разодрана на клочки сферами влияния колчаковцев, деникинцев и большевиков, когда о старой, истинно неделимой стране даже мечтать не приходится?»

Он уже подходил к гостинице «Люкс» на Гоголевской, когда чуть не столкнулся с Синицыным.

— Поручик! — несказанно обрадовался Синицын и неловко звякнул савельевскими шпорами: — Я так рад! Мы не виделись вечность! Куда вы в тот вечер пропали? Ушли по-английски, не простившись. Так с друзьями не поступают, ей-ей!

Офицер для особых поручений при английской военной миссии был подшофе и расточал вокруг себя стойкий запах «мартеля».

«Где он успел хлебнуть с утра? Тем, кто якшается с господами союзниками, можно не бояться появляться на людях в изрядном подпитии. Не то, что мы, грешные: всего приходится остерегаться, — подумал поручик, завидуя Синицыну. — А ведь обыкновенный офицеришка, который благодаря своим связям пролез в высшее общество. К тому же богат, если судить по нашей игре, несметно богат…»

— Я вижу, что вы свободны. А раз так — приглашаю в ресторацию! Немедленно!

«От него будет не так-то легко избавиться, — понял Грум-Гримайло. — Но даже если это и удастся, он решит, что я ничем не отвечаю на его проигрыш…»

— Только не в ресторацию, где мы будем у всех на глазах. Если желаете взбодриться — идемте ко мне, — наконец решился поручик и, взяв Синицына под руку, повел в гостиницу, где занимал отдельный номер на втором этаже.

Заказать в номер «смирновской» и закуску было делом считанных минут, и вскоре Грум-Гримайло, удобно устроившись в кресле, провозглашал тост в честь грядущих побед над ордами большевиков.

После нескольких рюмок ротмистр заметно сдал и, с трудом ворочая заплетающимся языком, начал жаловаться на бесцельную трату невосполнимых дней и лет, на прозябание в тылу среди штабистов. Затем, чуть не свалившись со стула, Синицын вдруг полез в карман своего френча, желая немедленно вернуть долг.

— Я безмерно обязан и прекрасно помню, что остался вашим должником! Сколько имел счастье проиграть?

«О чем он? — удивился поручик. — О каком долге? После игры в вист он расплатился полностью».

Синицын не отставал:

— Долги, что камень на шее, тянут на дно и не дают спокойно дышать. Меня можно обвинить во многих грехах, но только не в увиливании от долгов! Сколько я должен? Не стесняйтесь — называйте сумму. Честь русского офицера неукоснительно требует расплатиться с вами!

Размахивая тугим бумажником, он уронил его на пол, рассыпав у ног и вокруг стола купюры.

«Деньги были бы как нельзя кстати, особенно сейчас, когда не знаешь, чем платить чистильщику сапог… — начал размышлять Грум-Гримайло. — Но не к лицу гвардейцу-фронтовику наживаться за счет юнца».

— У меня нет должников. Вы мне ничего не должны! — сухо сказал поручик.

— Не должен? Вы запамятовали, милейший! Свои долги я помню лучше собственного имени!

— Я повторяю: вы рассчитались со мной полностью! — чтобы прекратить напрасный спор, Грум-Гримайло отвернулся от Синицына.

— Рассчитался?

Ротмистр отупело уставился помутневшими глазами в спину поручика, затем перевел взгляд на рассыпавшиеся у ног деньги.