Схватка с черным драконом

— Я хотел бы иметь с господином послом неофициальный, совершенно частный и совершенно откровенный разговор, — начал беседу Танака. — Я бы просил его говорить мне все, что он думает по поводу русско-японских отношений, как приятное, так и неприятное, начистоту, не как дипломат с дипломатом, а как частное лицо, желающее устранить все недоразумения и создать почву для укрепления дружбы между Японией и СССР. Я, не будучи дипломатом по профессии, предпочитаю такие разговоры, полагая, что они больше способствуют сближению, чем переговоры, связанные с разного рода формальностями. И вообще мне, как человеку военному, весьма тяжелы разного рода протокольные дела.

— Я буду говорить совершенно откровенно, — ответил советский полпред, — следуя предложению господина премьер-министра, и прошу его не обижаться, если действительно кое-что из сказанного мною будет ему не совсем приятно. У нас в СССР еще не вполне изгладился неприятный осадок от недавнего прошлого и в настоящее время имеются кое-какие опасения… Кое-какие отдельные заявления, имевшие место здесь, в Токио, кое-какие намеки… все это дает повод для недоразумений, создает почву для разного рода предположений и затрудняет благоприятное решение целого ряда конкретных вопросов тем, что заставляет думать о каких-то широких планах Японии в отношении нашего Дальнего Востока.

Отставной генерал явно переигрывал, изображая простого солдата, чуждого дипломатических церемоний. Откровенности и искренности в его словах не было, конечно, и в помине. Трояновский, естественно, не обольщался на этот счет. В то время меморандум еще не был ему известен, но общая тенденция японской политики по отношению к советскому Дальнему Востоку была для него ясна. Танака почувствовал это и пытался вернуть беседу в спокойное русло пустых, ничего не значащих заверений.

— Это не более как недоразумение. Я торжественно заявляю, — сказал он, — что никаких намерений и планов, даже самых отдаленных, в какой-либо мере напоминающих политику территориальных захватов, нападений на СССР, интервенций или чего-либо тому подобного у японского правительства нет, что никаких инструкций кому бы то ни было предпринимать что-либо в этом направлении, никаких пожеланий никогда японское правительство и я никому не давали. Никаких мыслей относительно нападений на СССР и территориальных захватов у нас нет и быть не может. Я это совершенно открыто и твердо заявляю. Это, несомненно, какое-то недоразумение.

— Я лично тоже в этом убежден. Я тоже думаю, что это недоразумение, — продолжал Трояновский. — Я нисколько не сомневаюсь в том, что у японского правительства не может быть каких-либо захватнических планов, но и само существование таких планов могло бы иметь очень тяжелые последствия и для нас, и в неменьшей степени для Японии. Существование таких планов омрачило бы наши взаимоотношения, создало бы тяжелую атмосферу для всякого рода переговоров. Я не думаю, чтобы это было выгодно для Японии. А существование таких планов привело бы к борьбе не на жизнь, а на смерть, ибо при всей силе и мощи японского народа, в особенности его армии, всякий знает, что мы тоже умеем за себя постоять и в обиду себя не дадим.

— Я думаю, что на эту тему много не стоит говорить. Вопрос совершенно ясен. Я уже сказал, что на этот счет Советское правительство и господин посол могут быть совершенно спокойными и выкинуть из головы всякие мысли о каких-либо агрессивных планах со стороны Японии…

«Язык дан дипломату для того, чтобы скрывать свои мысли» — это основное правило дипломатии отставной генерал усвоил очень хорошо, хотя и кичился солдатской прямотой и откровенностью. Его задачей было убедить полпреда, что северному соседу ничего не угрожает, что в Москве могут быть спокойны и заниматься своими европейскими делами без оглядки на дальневосточные границы Союза. Что при этом черное выдается за белое, а агрессивные планы, изложенные в меморандуме за миролюбивую политику, премьера нисколько не смущали. В дипломатии такие понятия, как открытость, честность, верность своему слову, стоили очень немного. Главное — высшие интересы своей страны. Этим и руководствовался Танака во время беседы с полпредом.

В беседе с японским премьер-министром советский полпред был дипломатичным, хотя и достаточно откровенным. В миролюбие отставного генерала верилось слабо, и поэтому предупреждение любителям военных авантюр было высказано Трояновским вполне определенно. Но тогда шел только 1928 год, японские войска еще не стояли у дальневосточных границ нашей страны, не было еще ни нарушений границ, ни провокаций. Все это было в будущем…

* * *

Пока дипломаты беседовали, высказывая и выслушивая миролюбивые заявления, разведки обеих стран уже вели тайную войну на дальневосточном фронте. Началась эта война за несколько лет до того, как был составлен знаменитый меморандум, и конец ее не просматривался даже в отдаленном будущем. Тайный фронт на Дальнем Востоке не знал мира.