— А ты сбегай к Буслаеву и узнай. Я лишь могу догадываться: в его руки мог попасть гестаповский архив. А там, кто его знает. Сбегай, может быть, он лично доложит тебе, кто тут, среди нашего лесного брата, стукачом у него работает, — сказал Краковский, и это его самого рассмешило.
Слушавшим его было не до смеха. Каждый думал, как бы самому выжить в этой обстановке, избежать надвигающегося возмездия.
— Если архивы службы Хейфица оказались у Буслаева, ими надо завладеть и уничтожить, чтобы концы в воду! — предложил Кривоносый.
— Может быть, тебе эту почетную акцию и поручить? — раздался чей-то голос с верхних нар.
— Один, как же… Это тебе не хухры-мухры. Потребуются люди, оружие, — струсил, а может, и набивал себе цену, Кривоносый.
— Я предоставлю тебе и то, и другое, — пообещал Краковский.
— Тогда почему бы не попробовать? Согласен, атаман! Но сперва разведку следует провести непосредственно в здании милиции. Чтобы наверняка и со знанием внутренней обстановки действовать.
— И разведкой помогу. У меня имеется такая возможность. Человек тот из осодмильцев. Он крепко завязан с нами. Разобьется, а дело сделает. Только действуй, Кривоносый!
Я, Семагин К. В., лично знал мужчину, изображенного на фотографии слева, но фамилию его, за давностью времени, не помню. Кажется, Капустин, не то — Репкин. Зовут его вроде бы Игорем, не то — Егором. Судим за изнасилование малолетних, но сидеть в тюрьме ему долго не пришлось. Захватив город Запорожье, его освободили германские фашисты. Поначалу при немцах мы вместе работали в железнодорожном депо Киева. Он — сцепщиком вагонов, я же — слесарем в мастерских. Встречались в общежитии. Незадолго до битвы на Курской дуге он вдруг исчез. Слышал, будто гитлеровцы увезли его в Германию.
— Как полагаете, господин Краковский, обо мне известно Буслаеву, что я работала в Службе безопасности и СД Постав? — беспокоилась Баронесса.
— О вас, фрейлейн, речи не было, — учтиво ответил роттенфюрер.
— Слава Богу, хоть обо мне ничего не знает.
— Да чего ты привязалась к Йозефчику?! — зло цыкнула Варька-Шалашовка на Баронессу, видя в ней свою соперницу.
— Нельзя ли поделикатнее, фрейлейн? Я не привыкла к хамскому обращению! — спокойно, с достоинством одернула ее немка.
— А я, между прочим, дама приличная и культурная. Да! Педучилище без троек окончила! И тоже не позволю, чтобы всякая рыжая сволочь, да еще чужестранка…
Варька хотела назвать немку еще и бранным матерным словом, и даже наброситься на нее с кулаками, выцарапать глаза, но Краковский вовремя съездил ей по губам, и та прикусила язык.
Окружающие молча наблюдали за этой «семейной» сценой, ожидая, что женщины все же сцепятся в драке, чтобы посмеяться над этим зрелищем, но его так и не произошло. И тогда Служивый обратился к Краковскому:
— Спросил бы ты лучше, атаман, госпожу Баронессу, чего это Хейфиц с овчарками гонялся за ней по Поставам. — В словах этих чувствовался подвох.
— За мной? — удивилась Баронесса. В голове же ее проскочило: неужели узнали правду?.. Но тут же она взяла себя в руки. — Впервые слышу. Вы просто слышали звон, да не знаете, откуда он.
— Так говорит народ. Наши бабы приходят, сказывают.
— Так вот, знайте! Речь идет об официантке из офицерской столовой. Она бежала к партизанам. Была их радисткой. В какой-то момент ее рацию наши запеленговали, и ей каким-то образом об этом стало известно.
— Официантка? — переспросил Служивый.
— Ее все звали русише Раечкой. Припомните. Я потом выговаривала Хейфицу по этому поводу. Бежала и бежала. Бог с ней! Зачем же в городе переполох устраивать с собаками, с водолазами!
Служивый не унимался.
— Все равно нет у меня к вам доверия, фрейлейн.
В разговор вмешался Краковский.
— Госпожа Баронесса — человек, проверенный германской Службой безопасности и СД, и ни у кого сомнения вызывать не должна!