— Это была гадина, поднявшая руку на Новый порядок, суливший мне власть и безбедное существование, — желчно произнес Краковский. — Это он, этот Недочеловек, откусил ухо в схватке со мной, и я его пристрелил. — И вдруг как бы опомнился. — Кто кого допрашивает — я тебя или ты меня, Лиханов? Ты забываешь, что находишься у меня в заложниках!
— Допрашиваю я! Обвиняю тоже я! — решительно ответил Иван.
— Я мог бы пристрелить тебя как бешеную собаку…
— Так ведь для этого ума не надо, — спокойно реагировал Лиханов.
— Хорошо, отпущу тебя. Но с одним условием! Чтобы ты передал своему Берии бумагу. В ней будут перечислены требования, лишь по выполнении которых мы готовы покинуть лесное прибежище.
— Я могу знать, о чем идет речь?
— Мы требуем восстановить в стране дореволюционные порядки. Но так, чтобы отобранные земли, заводы, фабрики, банки были возвращены их владельцам. Чтобы жандармерия в стране порядок держала, а не гепеушники. Чтобы нам предоставили свободу выезда в любую из стран.
— Ультиматум, значит…
— Даю тебе сутки на размышление, Иван!
Все время, пока шел допрос Ивана Лиханова, Баронесса пролежала на верхних нарах ничком, уткнувшись лицом в рюкзак. От каждого удара плетью, наносимого Федором этому молодому мужчине, вздрагивало и ее тело. «Господи, куда я попала!» — думала она, но была бессильна прекратить пытку. Не могла и покинуть логово «лесных братьев». Все эти недели изучала окружение, обстановку, строила планы побега, но все они были несбыточными. Главное препятствие — приказ Краковского «охранять ее как зеницу ока». Телохранители не оставляли Баронессу ни днем ни ночью.
Ей были противны и ненавистны все эти люди, их прошлое и настоящее. Некоторых встречала в Поставах, знала их, как изменников и предателей. Перебежчики во все времена были презираемы даже врагом. Ненавидели и вместе с тем использовали их продажность и гитлеровцы.
Зиновий Аверкин доложил Краковскому свои наблюдения за Буслаевым — режим дня, где бывает, с кем встречается. Скептик донес, что ксендз поставского костела в третий раз выступил с проповедью, обращенной к «лесным братьям», в которой призвал их покинуть чащобы, сдать оружие и вернуться к мирным делам. Заявил, что лейтенант Буслаев гарантирует им в этом случае свободу и неприкосновенность.
Выслушав обоих, Краковский загорелся идеей захвата Буслаева. Для этого решил использовать представившийся случай — его призывы к бандитам выходить из леса. «Важно подобрать людей, которые в критическую минуту не дрогнули бы», — заключил он.
ПЕРВЫЕ ЛАСТОЧКИ
Ночь стояла звездная, морозная. По заснеженной лесной дороге мчали крестьянские сани. Возница то и дело подгонял лошадь, чтобы прибыть к месту до рассвета. Трое бородатых мужчин, ехавших в них, были добротно одеты и вооружены далеко не охотничьим оружием. Да и называли друг друга почему-то не по имени, а по кличкам.
Тот, кто развалился посреди саней, сказал:
— Чтобы не ошибиться, нам предстоит сперва узнать, с ним ли имеем дело, а уже потом действовать.
— Важно, Цыган, чтобы без пальбы обошлось. Иначе переполошим спящий город, и тогда все сорвется. Да и самих поминай как звали. Народ злой, нас ненавидит, — вставил Мелахольный.
— Как сказал поэт, нелегкая эта работа тащить бегемота из болота, — сказал третий и громко рассмеялся.
— Тихо ты, Борода козлиная, ядрена вошь! — прикрикнул на него Цыган.
Закурили, помолчали. И снова заговорили.
— Атаман обещал четверть водки выставить в случае удачи. Вот пир будет! — ударил в ладоши Мелахольный. — Только где он водку возьмет? Ну, если обманет, сучий сын…
— Как где? Вчерашней ночью содержимое пивной лавки Постав Скептик и Служивый хапанули и в лес перевезли, — объяснил Борода. — Но я больше самогонку уважаю. Хмель прошел, стакан воды выпьешь и снова бухой. Ха-ха-ха!
Лишь выехали из леса, попали в снежную круговерть, не предвещавшую ничего хорошего. С каждым мгновением вьюга усиливалась, завывала, будто стая голодных волков. Едва заметной стала дорога через поле. Чем ближе к цели, тем нервознее чувствовал себя Борода, а Мелахольного и вовсе бил внутренний озноб.
Цыган же перед предстоящей встречей собирал все свои силы.
— Будет сопротивляться, ножом под левое ребро, и баста! — сказал он.
— Атаману доказательства нужны, — произнес Мелахольный.
— А мы голову евонную к атамановым ногам положим: на вот, полюбуйся на работу своих верных «псов» и не взыщи! Ха-ха-ха!
— Атаману он нужен живой, чтобы счеты свести, — сказал Борода и добавил: — Мешок на голову и в сани!
— Это было бы то, что надо! — согласился Цыган. — Слегка пришибленный и очумелый, чтобы не брыкался, но целехонький! А голова, это — на крайний случай. Все будет зависеть от нашей расторопности и обстановки на месте.
— Тогда другое дело, — ничего не имел против Мелахольный.
Судя по редким огням в домах, впереди показался город Поставы. Бандиты направлялись на мокрое дело. У них был план действий, и между ними были распределены роли.
— Только что б по моей команде все делать! — приказал Цыган. — Через час этой же дорогой будем ехать обратно, но уже с ним!