— Ну как же! Была, например, установка сверху: уничтожать все, чтобы ничего не доставалось врагу. И уничтожали. А в результате жители тех же деревень лишились хижин, урожая, скота. Лишились своей опоры и партизаны, подполье. Советские люди жили в условиях жестокости. Если хочешь, двойной жестокости. Немцы жестоко расправлялись с теми, кто шел против них. «Народные мстители» — с каждым, кто их не поддерживал. Чтобы выжить, сами того не желая, они вынуждены были соглашаться работать на гитлеровцев либо на партизан. Своей политикой мы сами толкали порой людей на предательство.
— Ты говоришь страшные вещи.
— Но так было! Или вот другой пример. Затеяли «рельсовую войну» в тылу противника. Генералы из НКГБ возглавили ее. Но при чем рельсы, когда уничтожать следовало вражеские эшелоны! Абсурд! Гитлеровцы быстрехонько восстанавливали путь, и поезда с военной техникой и живой силой благополучно шли на Восточный фронт.
— Ты написала об этом в отчете?
— Написала и целый месяц дрожала. Как бы не привлекли к уголовной ответственности за «клевету» и «дискредитацию» военного и партийного руководства. Оттого и к тебе не сразу пришла.
— Представляю.
— Но все обошлось. Но скажи, Антоша, война кончилась, что дальше? Будет ли легче, достойнее, свободнее житься народу? Сможет ли каждый строить свою жизнь так, как он хочет, или выбор этот, как и до войны, будет навязываться свыше — установками, догмами?..
— Ты затрагиваешь больную и для меня тему, Валюша.
— Но от кого это зависит? Каждый ведь на фронте сражался за лучшую долю — свою, своей семьи, своих близких.
— От людей наших, разумеется, зависит. Миллионы их за войну побывали в разных странах, увидели, как там живут трудящиеся…
— В том-то и дело!
— Постепенно и у нас нарождаются новые силы, полные решимости перестроить жизнь общества на новый лад. Важно не помешать им в этом и даже способствовать их успеху, — высказал свои соображения Антон. — И все-таки, каковы твои планы?
— Мне предложили остаться в разведке, но я, откровенно говоря, подумываю об аспирантуре, о кандидатской диссертации. Ты знаешь, меня всегда интересовала наука. Хочу послужить ей. — Допив чай, спросила: — Ворвалась бесцеремонно в твой дом и даже не поинтересовалась: возможно, ты женат и у тебя семья? — Спросила и подумала: а вдруг женат? Мобилизовала волю, чтобы встретить это с достоинством свободной, ни на что не претендующей женщины.
— Тебе налить еще чаю? — Антон не хотел пока касаться этой темы. Его интересовала сама она, подруга юности.
Не поняв этого, Валя вновь положила руку ему на плечо, посмотрела в глаза, в лицо.
— Как же я мучительно долго шла к этому дню, чтобы увидеть и услышать тебя! А ты не испытываешь такого же чувства единой нашей с тобой судьбы?
«И все-таки она должна знать правду», — промелькнуло в голове Антона. После войны Валя выглядела еще привлекательней. Карие глаза, чувственный рот, губы, которые он когда-то целовал; уютный нос на красивом лице; голос, напоминающий звуки ручья на перекатах; внешнее обаяние, сочетаемое с сердечностью и искренностью, бескорыстием. Она и сейчас ему нравилась. Но выбор сделан. Переборов себя, он тихо, чтобы не обидеть, произнес:
— У меня есть женщина, Валюша.
— Эта твой окончательный выбор? — Голос Вали чуть сник, но в груди еще теплилась надежда.
— Я люблю ее, — признался Антон.
У Валентины дрогнуло сердце. Но иначе, собственно, и быть не могло. Стараясь скрыть чувство досады и сожаления, произнесла по-немецки:
— Andere Hand, anderes Gluck.
— Одному Солнце светит, а другому и месяц не заблестит, — с ходу перевел Антон, хотел что-то сказать, но воздержался.
— Так устроен мир, Антоша. Как же зовут твою избранницу? Чем она занимается? А может быть, ты пошутил? — Ей все еще не верилось, что она упустила любимого мужчину.
— Елена. Врач-терапевт.
— От греческого «факел», «свет». А знаешь, милое имя. Олицетворяет мягкость, нежность, женственность. К тому же она эскулап. Тебе повезло. Желаю тебе большого счастья с ней. А еще пожелаю тебе то, что когда-то желали друг другу наши предки: мира и покоя в душе. А жизненные силы? Ищи их в самом себе.
— Спасибо, Валюша. — Антон понимал, что сказала она так тепло потому, что любит его, и иного пожелать не могла. — Видишь, стопка бумаги? Это письма к тебе. Я три года ждал тебя и, лишь потеряв надежду, женился.
— Ты был женат? — Лицо Вали выражало недоумение.
— Да, и у меня растет дочурка.
— Что-то не пойму: женат, ребенок. И вдруг — Елена.
— Тот брак оказался неудачным. Даже вспоминать не хочется.
— Прости, ради Бога. А с девочкой ты хоть встречаешься?
— Та женщина предала нас обоих. И меня, и дочурку. Возвращаюсь из боевой командировки в Поставы, а она уже с другим. Лейтенанту безопасности предпочла армейского капитана. Вскоре уехала с ним в Германию.
— Так и ребенок с нею? Она — мать.
— Вероню я забрал себе.
— Смело.
— В обмен на жилье. Так та женщина и потребовала: перепишешь на мое имя хату, забирай Веронику, и чтобы я вас не знала!