Схватка с чудовищами

— Хорошо. О себе рассказывать не желаешь. А между тем я знаю, что ты — Иван Лиханов. Тебе двадцать шесть лет. Командуешь городской милицией. Невесту твою зовут Верой… — перечислил Краковский.

— Веру не затрагивай, понимаешь! — сорвался Лиханов.

— Заговорил… — Краковский встал. — Теперь потолкуем о лейтенанте Буслаеве.

— Говори, я послушаю.

— Слушать буду я! Что ты знаешь о прошлом Буслаева? Быстро, ну!

— Ничего не знаю.

— Федор!

Рябинин занес над Лихановым кнут со всего плеча, мощным и резким движением всей руки полоснул его кнутом по спине. Лиханов от боли только сжался, не издав ни звука, но тут же распрямился.

— А что тебе известно о его настоящем? Откуда родом. Женат или холост. Имеются ли дети. Какое получил образование. Служебное положение в Москве.

— Прямо как в гестапо допрашиваешь, — с накипающей ненавистью ответил Лиханов.

— А может быть, развяжешь язык?

— Ничего мне не известно.

— Федор!

Рябинин с тем же тупым выражением на лице, хладнокровно нанес Лиханову удар кнутом. Плечи Лиханова снова вздрогнули, щеки налились багрянцем. Он молча закусил губы.

— Что замышляет Буслаев против меня? — продолжал атаман.

— Ничего не скажу! — заорал Лиханов так, чтобы его услышали вне бункера.

— Федор! — брызнув слюной, снова приказал Краковский.

Рябинин приблизился к Лиханову. Поплевал на ладони. Сильнейший удар кнутом пришелся мимо цели, так что сам едва устоял на ногах. Головой и корпусом Лиханов парировал его. Выпрямился и во весь свой рост двинулся на Краковского.

— Я, кажется, ясно сказал: ни на какие твои гнусные вопросы отвечать не собираюсь и не стану!

Рука Краковского легла на рукоятку пистолета.

— На место! — скомандовал он.

— Я требую человеческого обращения и хорошей кормежки! — сказал Лиханов. — Какой же может быть разговор на голодный желудок и когда с тобой обращаются как со скотиной!

Лиханов сел на чурбак. Краковский подошел к двери.

— Федор, накорми этого голодающего! — Лиханову пригрозил: — Ты у меня заговоришь!

Хлопнув дверью, он покинул бункер. Рябинин вылил из чугунка в миску остатки кислых щей. Дал хлеба. Лиханов принялся за еду. Бросив взгляд на адъютанта, спросил:

— Думаешь, удобно есть в наручниках?

— И на ноги кандалы заработаешь.

Лиханов отломил хлеба. Положил кусок в рот. Прожевал.

— Встретил твою Марту, — заговорил он. — С мальчиком шла. На лице ни кровинки. Глаза выплаканы. Людей сторонится.

Рябинин задумался.

— По мне, должно, скучает.

— Стыдно ей за тебя!

— А чего за меня совеститься? Преступник, что ли?

— Ну, а кто же? Прислужник ты, Федор. Вот что я тебе скажу. При немцах в холуях ходил. Сейчас помогаешь тем, кто против народа идет.

— Это ты брось… Агитатор нашелся! Я — за народ, оттого и с Краковским.

— Народ хозяйство восстанавливает. А ты в лесу прозябаешь. Ужас на людей наводишь. Хоть бы было во имя чего себя губить. Жена подождет-подождет, да и плюнет на тебя. Сойдется с другим.

— Пусть попробует. Она меня помнит…

— Сына отчим вырастит.

— При живом-то отце!

— Хочешь, скажу по секрету?

— Ну.

— Вам всем осталось жить считанные дни. Как займется лейтенант Буслаев бандой, так, считай, никому из вас ни головы не сносить, ни ног не унести. Тогда поздно будет молить о пощаде. Вас здесь кучка недобитков, а за ним народ стоит!

Рябинин сидел молча, видимо, раздумывая над словами пленника. Потом подошел к печке, подбросил поленьев.

— Садись к огню ближе, любезный. Все теплее будет, — смягчился он. — Может, ветчинки отведаешь?

— Оставь на потом. Жив буду, подкреплюсь.

— Холуй… Может, ты и прав. Но думаешь, легко быть холуем? Страх за тобой так и ходит.

— Убей Краковского и беги.

— Тогда и вовсе собственная тень станет преследовать.

— Другой вариант: освободи меня и давай бежать вместе.

Федор почесал затылок.

— Загадку ты мне задал, Иван.

— Способен на подлость, наберись мужества и искупить свою вину перед людьми.

— Так-то оно так, любезный… Говорят, ксендз проповедь читал по приказанию Буслаева. Во, куда добрался! А еще листовками забросал все селения. Призывает выходить из леса.

Распахнулась дверь. Впустив в бункер струю свежего воздуха, возвратился Краковский. Бросил взгляд на Ивана.

— Будем и дальше молчать? Или подобрел?

Лиханов уселся поудобнее.

— Будем говорить! — решил захватить инициативу пленник.

Краковский хотел было что-то сказать, но Лиханов опередил его.

— Вопрос первый.

— Ну, ты даешь! — Краковскому стало смешно. — Нет, ты только посмотри, Федор, на этого Недочеловека!

— Ты помнишь, конечно, моего отца Алексея Игнатьевича Лиханова?

— Ну, — передернулся атаман.

— Это ты ранил его во время облавы на партизан, а потом раненого добил?

— Не надо было ему с большевиками якшаться.

— Вопрос второй. Возможно, мне не придется покинуть твоих хором, и жизнь моя исчисляется минутами. Я должен знать, как умирал мой отец. Ты — убийца и ты — единственный свидетель.