Схватка с кобрами

На коленях перевернутая вверх ногами раскрытая книга. Туфли сброшены, наушники засунуты под бок, на подлокотнике нетронутый бокал шампанского. Соседнее кресло пустует, напоминая об отсутствии Хайда, – впервые обошлось без упреков по поводу издерганных нервов, томительных часов, проведенных в комнате отдыха первого класса. Самолет отправлялся по расписанию – время теперь двигалось нормально, текло целыми, незаметными минутами. В приглушенном свете кабины взглянула на часы – восьмой час. В на две трети пустом первом классе тихо, спокойно. С заученной улыбкой на лице, машинально взглянув на нее, мимо прошла бортпроводница. Невыразительный взгляд наткнулся на усталую полную женщину средних лет. Роз облегченно вернулась к привычному образу жизни, снова стала собой.

Даже принимая во внимание восьмичасовой полет, в конце которого будет ждать Шелли, снова будет нужно действовать, делать все, что потребуется, чтобы вытащить из Кашмира Хайда с Кассом... в пудренице крошечный кусочек туалетной салфетки. С тех пор как Хайд положил его туда, она на него даже не взглянула. Могла только показать Шелли, как им пользоваться, не вникая в содержавшуюся там информацию. Шелли должен быть в Париже... Болела голова, виски, будто стянуло обручем. Поглядела на шампанское и, махнув рукой, отвернулась к окну. Видеоинструктаж по безопасности кончился тщетным призывом быть внимательными, и экран погас. Мимо иллюминатора скользили огни... медленнее?..

"747-й" замедлил движение, огни замерли, превратились в уходящую в даль цепочку неподвижных точек. На взлетной полосе взревел другой авиалайнер, давая понять, что ее рейс застрял. В плохо слышном динамике на ломаном английском разнеслось объявление командира корабля:

"...задержка... незначительная... приносим извинения за неудобства... всего несколько минут..."

Роз, уже освоившаяся в кабине, привыкшая к приглушенному свету, сбросившая с плеч груз тревог, опустошенная, была, скорее, озадачена, чем встревожена. Четверть восьмого.

К фюзеляжу "Боинга", поднимаясь на ходу, подкатил управляемый сикхом в тюрбане и белой рубашке пассажирский трап. Сзади черный лимузин со слепыми стеклами. Позади Роз открылась дверь салона, и внутрь, соперничая с кондиционером, ворвался теплый ночной воздух. Она повернула голову – просто из любопытства. Какая-нибудь опоздавшая важная шишка из местных... могли задержать вылет из-за дипломата или финансового туза. Остальные пассажиры первого класса, довольные задержкой, весело улыбались, предвкушая увидеть, кто там, запыхавшийся, вспотевший, взбежав по ступенькам, с виноватым видом появится в дверях.

У ступенек двое, третий, видимо, давая последние указания, взмахом рук торопит в самолет. Двое кивают, потом спешат вверх по ступенькам. Почти без багажа – чемоданов нет, на двоих один небольшой портфель. Французская бортпроводница встречает почтительным ободряющим взглядом – правда, ни один из них совсем не выглядит смущенным – и указывает на два места напротив Роз, по ту сторону прохода. Дверь закрылась, трап и лимузин тут же скрылись за хвостом самолета.

Отвернувшись от окна, стала устраиваться поудобнее, захлопнула лежащую на коленях, книгу, придержала бокал с шампанским, затрясшийся от движения самолета... и тут заметила, что новые пассажиры внимательно ее изучают. Двое стройных молодых индийцев в хорошо пошитых костюмах, почти не обращающих внимания на любопытные взгляды остальных пассажиров. Они смотрели на нее, как будто тщательно сравнивая ее лицо с фотографией, которую им приказали запомнить. Опознают.

Когда самолет выкатил на взлетную полосу и в иллюминаторе появились теперь далекие здания аэровокзала, они, казалось, остались удовлетворены. Один снял пиджак, и снова застегнул привязной ремень.

Теперь они не сомневались. Самолет тот самой... и она на борту. Летят с ней...

* * *

Последний луч света на самой высокой вершине погас, словно выключили лампочку, – сразу полная темнота. Тут же вспыхнули фары, как будто не от его руки, а сам "лендровер" среагировал на темноту. Тонкий снежный покров больше не отражал достаточно света, чтобы можно было ехать дальше, определяя направление по снегопаду. Хайд взглянул на Касса. Тот дремал, оглушенный болеутоляющим: боль в сломанных ребрах была невыносимой. Хайд понимал, что Касс чувствует себя, как чувствуют некоторое время спустя после страшной катастрофы. Подключенный к аккумулятору кассетник издавал монотонные звуки, пытаясь пробиться до сознания Касса, находящегося будто в состоянии мозговой комы. "Не уходи, Рене"... "Какой чудесный мир"... Записи хитов шестидесятых и семидесятых годов, кажется, до него не доходили.