Схватка (СИ)

Недавно прошел дождь, и по улицам Норатора еще бежали ручейки грязи. Животы туч, казалось, были покрыты копотью, но небо уже светлело и вечернее солнце заглядывало в многочисленные прорехи, вылизывая мостовую золотыми языками. Сквозь зарешеченное оконце кареты я смотрел на городские улочки, а сердце тем временем выстукивало все убыстряющийся ритм. Я направлялся в ловушку, знал это, и ничего не мог поделать. Те, кто расставил ее, прекрасно понимали все алгоритмы моего поведения: «должен спасти…», «…идиотское благородство», «чувство дружбы…», «своих не сдаем…» и прочее. Это как в «Гамлете» — ты управляешь человеком, зная клапаны его души. Они знали мои клапаны, знали, куда и как нажимать, чтобы направить меня на однозначную смерть.

В разложенный пасьянс власти Санкструма карта архканцлера не вписывалась.

Впрочем, я уже не тот сопливый пацан, что был перенесен в Санкструм Белеком… Я научился убивать. И понял, что без жестокости и хитрости в этом мире я вряд ли уцелею. Но и жестокость, и хитрость я буду проявлять изредка, только тогда, когда нет у меня выбора, когда загнали в угол… Как вот с предстоящей дуэлью… Или — с Большой имперской печатью, которую необходимо получить, если я намерен сосредоточить в своих руках всю власть в стране.

Карета — я взял самую простую, без гербов и позолоты — высадила нас неподалеку от порта, на маленькой площади с каменным высоким постаментом посредине. Видимо, он когда-то служил подножием статуи, но от нее не осталось и следа. Черный постамент пестрел от бумажек, частично размокших от дождя. Подле толпились люди.

Я подал руку Атли, но она громко цокнула и спрыгнула на мостовую без моей помощи. «Торнхелл, я — Шутейник, твой хогг! — сказал ее взгляд. — За каким чертом ты подаешь руку мужчине? Вы что, любовники?»

Она была в длинном темном плаще, маскировавшем клинки, и шляпе, надвинутой по самые брови. Перчатки скрывали руки, а что до лица, то в карете мы закрасили его охряным, легко смываемым гримом. Теперь она была вылитый хогг, просто не отличить.

Я тоже был в шляпе, надвинутой на лоб — чтобы оставаться неузнанным. Такой романтический образ, только вод незадача — лоб под шляпой неудержимо потел.

Я обернулся к двум возницам — замаскированным Алым, чьи плащи заслоняли доспехи и оружие:

— Ожидайте нас там, где условлено. Лошадей сменить. Завтра мне понадобится карета.

Они синхронно кивнули, все это уже было обговорено не один раз. Я объяснялся с ними уверенно, но в глубине души понимал — если затея не выгорит, Алым будет некого дожидаться…

Они уехали, а я содрогнулся. Все, мосты сожжены. Теперь — только вперед.

Но не сразу…

Подковки моих ботинок простучали по мостовой; я быстро, по верхам, ознакомился с содержанием налепленных на постамент бумажек.

«Трактир «Красная мельница» со всею обстановкою небитой и богатой продается по улице Серебряной кроны. В трактире никого не зарезали и ежели услышите про бойню в трактире — то вранье подлое и никаких рек крови не было там!»

«Тоска кругом и безысходность… безвременье плывет…»

«Новый чайник медный и блюда глиняные расписные отдаю бесплатно занедорого…»

«Император — гад!..»

«Ежели кто хочет свежего молока без мора и водой неразбавленного и вообще, так обращайтесь к…»

«Мои груди упруги, а бедра бархатисты… Огонь меж них всегда пылает! Я одарю тебя любовью всего за…»

«Санкструм гибнет, очнитесь же, люди!..»

«Бургомистр Таленк ворует много а особливо средства что на мощение городских дорог казной были отпущены недавно а еще блудных девок посещает в борделе «Утеха» коий из Университета Больших Наук переделали ныне а заведует оным госпожа Гелена сучья дочь ненавижу!»