Схватка со злом

— Как ты смеешь, Зуйков! — набросился Борисов на бригадира. — Вместо восемнадцати сантиметров на четырнадцать гонишь. Да ведь это недород по целых два центнера на гектар! Прекращай работу, я за председателем поеду.

Зуйков скатился с трактора, схватил под уздцы лошадь участкового.

— Погоди, Иван Васильевич, не беленись. — Почуяв плохой для себя оборот, он сразу сбавил тон. — Честью клянусь, дальше пахать буду правильно. Со всеми случается. Ты уж не поднимай шуму, не срами меня!..

Борисов посмотрел на его заискивающее, растерянное лицо, но жалости не почувствовал.

— О стыде раньше надо было заботиться, а чести у тебя и в помине нет, коли ты на такое способен.

Он ударил кобылу плетью. Зуйков отошел в сторону и проводил угрюмым взглядом удаляющегося Борисова.

Приехали председатель и агроном. Они промеряли весь участок, заставили трактористов перепахать землю. Вскоре Зуйкова сняли с должности бригадира.

Таких случаев было у Борисова немало.

…Подобно зреющему колосу, наливалось постепенно силами, крепло хозяйство артели. Старался вложить б это свою — толику и участковый. Как и прежде, бывал он на фермах и в поле, везде отыскивал придирчивым глазом неполадки. И не знал только Борисов одной мелочи: то ли просто привыкли к нему ратовцы, то ли по другой причине, но в разговоре между собой стали они прибавлять теперь к его имени и отчеству словечко «наш».

Испытание временем

Время течет незаметно, как вода в Суре. Глянешь на нее с крутого берега, и покажется неподвижным синее тело реки, будто и не пробивала она себе дорогу среди холмов, а долго и терпеливо выискивала удобное место, чтобы лечь спокойно и заснуть. Застыли в длинном изгибистом зеркале ленивые, пышные, как взбитые подушки, облака. А попробуй перебраться на другой берег — вот тут покажет Сура свой нрав. Неопытного пловца сразу рванет вниз по течению, да и опытный, пересекая стрежень наискосок, немало потратит силенок, покуда одолеет напор упругих вод. Неприметно, но упрямо и быстро катит речной поток, вскипая иногда под ветром мохнатыми гривками.

Время течет незаметно, как вода в Суре, и, видно, так уж устроена жизнь, что никому не дает она поблажки. Стоит только забыть об этом, остановиться на середине — рванет вниз, начнет сносить все дальше и, коли не спохватишься, выкинет где-нибудь в глухой заводи на илистую мель.

Ранняя осень 1958 года. Сырое мглистое утро. Светает медленно, словно солнцу трудно и неприятно подниматься в затянутое серостью туч небо.

Возле колхозного правления толпятся бригадиры. Поеживаясь, дымят они самокрутками, ждут председателя. Наступила горячая страда, теперь, как говорится, день год кормит. Нужен зоркий хозяйский глаз, чтобы убрать урожай, не дать ему погибнуть под злыми дождями.

Борисов, одетый в забрызганный грязью плащ, подошел к крыльцу, спросил у мрачно насупленного Ветленского:

— Где же Галин?

Тот ответил вполголоса, сердито поблескивая потемневшими от раздражения глазами:

— Завтракать изволит…

— Кой черт завтракать!.. — подхватил стоявший рядом Сергей Кочетков. — Небось никак не опохмелится!

Борисов посмотрел на хмурые лица людей — они были нарочито равнодушны, как бы замкнуты изнутри. И лишь один бригадир, пожилой, давно не бритый, с рыжеватыми от табака усами, сказал, налаживая новую цигарку:

— Эх, да чего там… Поднял Галин колхоз, а теперь рушит. Поначалу считали — орел, а ныне у орла-то крылья в водке намокли.

На улице наконец, показался председатель. Он ступал преувеличенно твердо — такая походка бывает у тех, кто не уверен в своих движениях. Бригадиры расступились. Галин тяжело поднялся по ступенькам крыльца, махнул рукой:

— Заходи…

Войдя в комнату последним, Борисов прислонился к холодной печке и через головы колхозников смотрел на Галина. Тот сидел на своем председательском месте, некогда красивое лицо его стало невыразительным и одутловатым, глаза помутнели, веки опухли. Пил он, как видно, несколько дней подряд, пил угарно, до бесчувствия. Бригадиры молчали — никто не хотел что-либо спрашивать у этого плохо понимающего, где он, человека. А Галин качнулся на стуле, едва сохранил равновесие и неожиданно запел:

Выпьем за тех, кто командовал ротами,
Выпьем за тех, кто лежал на снегу…

Он оборвал песню, икнул и сказал обиженным голосом:

— Чего же не подтягиваете, а?..

Никто не ответил, многие бригадиры смущенно потупились.

— Смирр… но! — крикнул Галин, ударив кулаком по столу. — Запевал на правый фланг… С песней… с места… марш…

То ли он вправду не понимал, что находится в правлении, то ли считал все это милой шуткой. Председатель раскачивался на стуле, улыбаясь бессмысленной улыбкой. Вскоре он захрапел, уронив голову на руки.