Схватка спецслужб, или Где решаются судьбы мира

Когда музыка стала громче самых громких развеселых разговоров, Светлана осмелела настолько, что вскарабкалась Ивану на колени, ерзая упругой задницей, незаметно подскакивая и вжимая промежность в его твердый живот. От женщины исходили горячие волны, она учащенно дышала, смеясь совершенно без повода. Дальнейшее развитие событий кавторанга явно не удовлетворяло. Он переключил внимание компании на то, что пора бы прогуляться к морю, пальмам, на свежий воздух, туда, на простор, в прохладу ночного бриза. Выбравшись наконец-то из облака дыма, сгустившегося в мелькающих огнях, освещающих шумный ресторан, компания медленно побрела в сторону моря. Дойдя до ближайшей пальмы, Светлана вдруг остановилась, схватилась за мохнатый ствол, наклонив голову. Ей явно было плохо. Иван сначала хотел было уйти, сочтя этот момент самым подходящим, но ему стало жаль женщину, захотелось удостовериться, что с ней все будет в порядке, что она, придя в себя, не станет плакать горькими бабьими слезами, чувствуя себя обманутой, использованной, никому не нужной. Этой женщине явно повезло, хотя она не знала, да так никогда и не узнает о том, что этот желанный ею жестокий самец испытал краткий миг жалости по отношению к объекту, относимому к так называемому слабому или прекрасному полу. Он услышал где-то рядом журчание воды и, придерживая крепкой хваткой Светлану, пошел на звук, вскоре найдя фонтанчик и бьющую вверх тонкую струю. Павел шел след в след. Его пошатывало от выпитого, он на несколько минут потерялся было из их виду, скрывшись за широким кустом, но вскоре догнал товарища. Почувствовав воду, Светлана припала к струйке, затем стала умывать лицо, стараясь не размазать тушь и помаду, провела мокрыми руками по горлу, смочила зачем-то лодыжки. После чего заметно успокоилась, прислонилась к Ивану отдышаться. Он подвел ее к скамье, Павел плюхнулся рядом, от недавнего веселья не осталось и следа. Романтичная луна, выплывая огромным шаром из-за горизонта, навевала ненужную грусть. Никто не думал о цыганах и водке, но отчего-то хотелось, чтобы навязчивый гул цикад перекрыли звонкие монисты. Мимо уха пролетел то ли большой серый мотыль, то ли крупный жук, пискнула летучая мышь. Иван повернулся и тихо, словно крадущаяся в ночи кошка, покинул сладкую парочку, прислонившуюся на скамье друг к другу.

Глава 2

В феврале 1918 года стояли жестокие морозы. Некогда величественная Северная столица Российской империи, ощутив чудовищный, невиданный доселе русским народом голод, погрузилась в мертвящий мрак и стужу. Кавалергардский проспект, где еще с времен Петра I жили кавалергарды, был черен и мрачен. Дующий с Ладоги нещадный ветер, как громадные игрушки, один за одним нанизывал добротные каменные дома на свою тугую свистящую струну. Редкие в этот час прохожие, напрягая, словно совы, зрение, старались прошмыгнуть незамеченными ни недругами, ни явно несытыми и злыми дворовыми собаками.

Елизавета Ивановна Еранчина в этот вечер возвращалась довольно поздно. Ей удалось раздобыть немного продуктов у бывшего процентщика. Уже подходя к дому, она увидела, как навстречу ей движутся подозрительные личности с явным намерением остановить ее и, скорее всего, оскорбить, унизить, обобрать. Она приостановилась, ее сердечко екнуло, Елизавета Ивановна решила изменить маршрут, быстро направившись в проход между домами. Забежав в арку, она преодолела неосвещенное, укрытое даже от ночного светила пространство, предчувствуя, что еще немного, — и она будет у двери своего дома. Оставалось только перебежать горбатый мосток. Она, пренебрегая гололедицей и преодолевая обжигающий ветер, с трудом вскарабкалась по скользким выступам, уже спускаясь на тротуар, неожиданно пошатнулась и, не удержавшись на ногах, упала. В ее глазах закипели слезы, но времени на раздумья не было. Где-то невдалеке бродили люди, ставшие омерзительнее голодных бездомных собак, и Елизавета Ивановна сжалась, собирая остатки сил, чтобы скорее подняться на ноги.

На шее женщины имелась массивная золотая цепочка, на которой ниже, покоясь в милой ложбинке между грудей, был кулон, чью ценность могли определить редкие знатоки. То был уникальный бриллиант в золотой оправе, хранящий прикосновение не одного поколения монарших рук.