Схватка у Черного Моря

Смертность в городе достигла необычных размеров. На кладбищах не успевали приготавливать могилы. Трупы по несколько дней не убирались с улиц и площадей. В городе свирепствовали эпидемии. Страшным бичом являлся сыпной тиф.

Чувствуя свой близкий конец, деникинцы ничем не гнушались.

В делах бывшего начальника гарнизона Одессы имеется много сообщений контрразведки о «неблаговидных» поступках различных лиц из аппарата деникинской власти. О содержании этих сообщений можно судить по таким эпизодам.

Штабс-капитан Быков служил в роте при контрразведывательном пункте. Узнав, что арестован некто Михаил Зиман, Быков отправился к его отцу, и договорился, что за две тысячи рублей выпустит его. Получив деньги, Быков не только не выполнил своего обещания, но еще арестовал отца Зимана, обвинив его в клевете на работников контрразведки.

По Преображенской улице шел прилично одетый господин. К нему подошел поручик Ольгин и предложил следовать с ним в управление уголовного розыска. Здесь произошла беседа:

— Родственники есть в городе?

— Есть.

— Сходите и предупредите их, что на несколько дней вас задержат у нас.

— За что же? В чем моя вина?

— Когда возвратитесь, сообщим. А часы, они, кажется, золотые у вас, оставьте в залог, а то чего доброго бес попутает и не вернетесь.

Задержанный отдает часы и уходит, довольный тем, что так легко отделался.

Профессор Е. Н. Щепкин остался в Одессе. Первые две недели сидел дома, а как только вышел из квартиры, был арестован и приведен в контрразведывательный пункт. Допросили, написали ордер для отправки в тюрьму. Потом к нему подходит какой-то офицер.

— Есть что-нибудь у вас?

Думая, что речь идет об оружии, Щепкин ответил:

— Оружия у меня нет.

— Да не оружия, деньги, ценности у вас есть?— повторил офицер раздраженно.

— Есть только крестик золотой,— ответил профессор.

Офицера передернуло, забрав крестик, он с недовольным видом отошел.

— У меня есть еще бинокль,— сказал профессор.

— Отдайте, зачем он вам, вы ведь арестованы.

Взял и бинокль. Почти четыре месяца Щепкин просидел в тюрьме. Только наступление Красной Армии спасло его от неминуемого расстрела.

В ночь на 27 августа поручик К. Т. Васильев и дворянин Г. П. Довят, служивший при штабе Шиллинга, применили оружие, ограбили квартиру Тарнопольского по Французскому бульвару, дом 52. Продав спекулянтам похищенные вещи, они кутили в ресторане и не стесняясь рассказывали своим собутыльникам, каким путем добыли деньги.

Корнет Ожаровский служил в контрразведывательном управлении. Он наблюдал, как его начальство за счет взяток вело разгульный образ жизни. Скромная же должность не приносила ему ощутимых доходов. Тогда Ожаровский вступил в сговор с тремя офицерами из караульной команды при штабе начальника гарнизона и открыл в Одесском порту «свой» контрразведывательный пункт с единственной целью брать взятки. Прошло два месяца, пока власти установили, что пункт Ожаровского является фиктивной организацией.

В 1924 году были опубликованы воспоминания генерала Слащева, ближайшего сослуживца генерал-лейтенанта Шиллинга. Слащев сообщает, что взятки в Одессе брал сам Шиллинг, он награбил много бриллиантов и других ценностей, которые были спрятаны в гостиной под паркетом.

В записках начальника одной из контрразведок находим откровенные признания:

«Добровольцы пришли в Одессу не с пальмовой ветвью, а с ненавистью, с жаждой мести и крови. Каждый офицер считал себя вправе арестовать кого хотел и расправиться с ним по своему усмотрению. По сведениям начальника тюрьмы, за контрразведкой числилось 1800 человек политзаключенных, на большинство из них не было никаких сведений... Допрос шел днем и ночью. У каждого следователя было не меньше трехсот дел... Зарплату работникам контрразведки не платили, поэтому официально временно разрешалось пользоваться деньгами арестованных. Были фиктивные аресты с целью грабежа».

Зверства и произвол царили и в уездах. Сынки помещиков, одетые в офицерские шинели, жестоко расправлялись с населением сел Висуньской волости.

Мужчин они пороли и расстреливали, а женщин насиловали.

В Николаевском уезде неистовствовал генерал Слащев. В Вознесенске по его приказанию расстреляли 18 рабочих и 15 крестьян в «назидание» остальным. В Николаеве за «сочувствие» партизанам расстреляно свыше ста человек, в том числе много детей. В газетах же были опубликованы фамилии 61 человека, трупы остальных так были изувечены, что по ним не представлялось возможным установить личность замученных ^{33}.

А вот картина, которую наблюдал В. В. Шульгин.

Большой обоз вышел из Умани в Одессу. Мулы по грязи тащат пушки. На пути у одного села между фуражирами белых и петлюровцами завязалась перестрелка. Потом петлюровцы скрылись в лесу. Командир части приказал установить трехдюймовые пушки и открыть огонь по селу. Бомбардировка началась. Продолжалась она долго, снаряды точно ложились в цель, на глазах село превращалось в пепелище.

— Зачем же уничтожать безвинных жителей, ведь фуражира убили петлюровцы, а они воюют и с нами и с большевиками?— спросили офицера.

— Они все, батенька, сущие бандиты.