Читаем Скиф полностью

Вместе с другими невольниками он должен был заниматься починкой изгороди. Пользуясь отсутствием надсмотрщика, рабы прятались за кустами и отдыхали в густой, прохладной тени. Один из них раздраженно спросил Орика, где он был, и добавил:

— Мы не жаловались, но не исполнять же нам и твою долю работы!

Один из друзей Скифа вступился.

— Ну, мы сегодня и своей-то работы не сделаем.

Но первый продолжал сердиться.

— Что он, раб или нет? Мы ложимся спать — он уходит, идем на дело — его нет. А Главк ему готовит особенную порцию пищи за обедом. Должно быть, у него есть причины любить Скифа.

Угрюмый сириец, работавший у изгороди, подошел с молотком в руке и, не вынимая торчавших изо рта гвоздей, сказал презрительно:

— Не ворчи, старая обезьяна. Тебе же хуже будет. Сам все утро провалялся в тени, а к другим пристаешь.

Но тот не мог успокоиться.

— Если у него любовь какая-нибудь завелась, так для этого есть ночь. Ушел — и вернулся. А он начинает прямо с рассвета.

Кто-то засмеялся.

Не обращая внимания на придирки и совсем не чувствуя раздражения, Орик взял жердь и начал прилаживать ко вбитым в землю кольям, но несколько донесшихся до него фраз вызвали в нем, желание отмахнуться, и он крикнул через плечо:

— Замолчи, Бат. Я добр сегодня, а то ты уже давно попробовал бы моих кулаков.

Бат не унимался.

— Мои кулаки не хуже твоих! Вот если ты еще будешь опаздывать на работу, я пожалуюсь хозяину, — пусть следит за тем, чтобы его невольницы не плодили скифских щенят.

Орик вдруг почувствовал острый прилив гнева, повернулся и медленно подошел. Думая, что он набросится на него, Бат вскочил, схватив лежавший на земле тяжелый молоток.

— Подойди, варвар, я размозжу твою дурацкую башку!

Непривычный к драке, он держал молоток около плеча. Орик, не дав ему времени замахнуться, схватил его за руку, вывернул, заставил уронить орудие и ударом кулака в подбородок опрокинул противника. Оглушенный, тот пытался встать, но Орик схватил и сжал его голову.

— Ты тут мечтаешь о поцелуях, так давай я покажу тебе, как здешние девушки целуют «горшком». Они берут голову за уши, как горшок, и целуют в губы, но я тебя только возьму за уши. И он стал неистово тереть уши тщетно защищавшегося Бата. Под общий хохот стукнул его еще раз по голове и отошел.

— Теперь ты, видишь, что твои кулаки хуже моих, поэтому будь осторожен: в следующий раз я возьму тебя уже не за уши, а за горло.

Появился Главк.

— Опять вы тут спрятались за кустами! Беритесь за дело. Если изгородь не будет готова к полудню, вы будете лишены вашей порции хлеба. А ты, Скиф, сегодня куда-то скрылся перед отправлением на работу, — смотри, чтобы это не повторялось.

Он, очевидно, слышал разговор, закончившийся дракой.

— Ну, живо! Или я приставлю надсмотрщика, чтобы он подгонял вас ременной плетью.

Он постоял, наблюдая за начавшейся работой.

— Ты, Бат, опять пьян? Еле стоишь на ногах... Ты уже раз сидел в домашней тюрьме, теперь я доложу господину, чтобы тебя отправили в городскую тюрьму, а потом на рынок для продажи.

Невольники молча вколачивали бревна и толстыми гвоздями прибивали к ним длинные слеги. Некоторые сбросили с себя платье, и солнце пекло их потные обожженные спины, покрытые оставшимися после плетей рубцами.

Главк некоторое время молчал, потом спросил:

— Кто здесь у вас самый сильный? Ну, хоть ты, Скиф, — возьми-ка это бревно и иди за мной.

Когда они отошли, Главк тихо сказал:

— Будь осторожен с Батом: он негодяй и доносчик и может пожаловаться не только хозяину. Он одно время служил сыщиком в городской полиции. Я знаю, он и теперь интересуется вещами, которые его не касаются.

— Орик, — неожиданно закончил он, — брось это бревно, я сам не знаю, зачем мы его тащим. Мне нужно было только предупредить тебя. — Его голос сделался отечески ласковым. — Не мое дело разузнавать то, что ты не хочешь мне говорить, и не мне давать тебе советы. Но я был бы рад, если бы ты согласился попросить хозяина об освобождении. Он сейчас же это сделает, и ты уедешь к себе домой, в степи. Ну, что — гордость? Я знаю, ты думаешь сам себе добыть свободу, потому что и рабом себя не считаешь. Только зачем это? И для чего рисковать?

Орик сбросил с плеча тяжелое бревно и откинул назад длинные соломенно-желтые волосы.

— Спасибо за совет, — искренно сказал он, — но сейчас я еще не хочу уходить отсюда. Мне хорошо. Главк, очень хорошо. А свобода… я в ней уверен. Конечно, я уйду в степи, но лишь тогда, когда сам этого пожелаю.

<p><strong>II</strong></p>

Эксандр проводил гостей и посмотрел на удалявшуюся великолепную процессию празднично одетых клиентов и рабов, следовавших за носилками. Он вернулся в дом и прошел в комнату, где его ожидал Никиас. Эксандр был взволнован.

— Этого я никак не ожидал, — начал он. — Знаешь ли ты, зачем эти люди приходили сюда? Если ты видел их, ты, может быть, догадался?

— Я пришел в то время, когда они были у тебя и, чтобы не мешать, удалился в сад. Они явились, кажется, по какому-то особенно важному случаю?

— Да. И совсем неожиданно. Между ними был друг Адриана — Сервий Теренций. От имени Адриана он явился, чтобы просить отдать тому в жены мою дочь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее