Необходимо особо подчеркнуть важность Грозовой темы, которая пронизывает все славянское язычество. При этом сама Гроза обладает особым символизмом – она выражает сверхреальность Бога, его запредельность и высшую неоднозначность. Таким символизмом не обладает физический, солнечный свет, который многие эзотерические символисты склонны считать наипервейшим образом Божественной благости и могущества. Дело в том, что Свет, несмотря на всю свою символическую мощь, является противоположностью Тьмы, тогда как истинное могущество, пользуясь словами итальянского исследователя-традиционалиста Ю. Эволы, находится не «напротив», а «над». Поэтому важнейшим символом Божества (естественно, применительно к области природных явлений) следует считать то природное действо, которое превосходило бы и Свет, и Тьму, соединяя их, в то же время, в некоем диалектическом синтезе. Многим покажется «еретическим» и даже «сатанинским» рассуждение о положительном значении Тьмы, тем более что речь идет о символе Бога, следовательно, в рамках такого подхода, Тьма должна содержаться в Нем так же, как и Свет. Вместе с тем, православные богословы писали не только о Свете Божества («Свете Фаворском»), но и «Божественном мраке» или «тьме, превышающей свет» (особенно часто данный образ встречается в писаниях Св. Дионисия Ареопагита и Св. Григория Нисского). Под этой Тьмой они подразумевали сущность («усию») Бога, некую непознаваемую его сторону, «интимно» закрытую для созерцателей Божественного. Она «темна» и «мрачна» именно в силу своей закрытости, но она же и «выходит из себя» посредством Света – творящих Божественных энергий («идей-волений», «мыслей», «логосов»), которые уже поддаются сверхчувственному познанию и созерцанию. Более того, здесь мы имеем дело с познанием в высшей степени реальным и предметным, познанием, предполагающим соединение с Божеством и обретение статуса «бога по благодати» или «бога по усыновлению». Если бы Бог был только Светом, то познающий Его и соединяющийся с Ним человек просто-напросто растворился бы в безбрежном океане Абсолютного, потеряв свою самость и обесценив бы тем самым свое сотворение. Поэтому в Боге есть и «темная» сторона, недоступная духовному взору мистика.
Исходя из всего сказанного можно сделать вывод о том, что Гроза как раз и есть тот самый феномен природы, который соединяет в себе и символизм Света, и символизм Тьмы. Действительно, освещающий и разящий луч молнии исходит именно из небесного мрака туч – подобно тому, как Свет Божества исходит из Его Мрака. Причем Божественный Свет не только творит, поддерживает и направляет, но и карает (Св. Григорий Богослов писал: «Огнем явится Он к тому, кто не признал его как Свет»). Исследователи индоевропейской мифологии пришли к выводу о существовании ее «основного», грозового Мифа, повествующего о схватке Бога-Громовержца и Его Противника – змеевидного бога подземелий (славяне именовали этого бога Велесом). Громовержец персонифицирует в системе данного Мифа разрушение, преодоление, снятие ветхого мира, огненное его преображение. Противник же персонифицирует начало сохранения этого мира. Во время схватки Громовержец освобождает похищенные Противником воды и скот, которые символизируют хаос и души людей. Ветхость мира гибнет в буйстве огня и воды, а освобожденные души людей устремляются из подземного мира, из царства теней (у славян – Навь) к высшим небесам, к Богу. Гроза рассматривалась древними арийцами именно как образ (вернее, прообраз) последней эсхатологической Битвы, которая окончится большим скачком из царства тлена в царство бессмертия. И у славян, как уверяют исследователи, этот Миф сохранился более всего – несмотря на то даже, что дошел он, по преимуществу, в фольклоре, а не в «классической» мифологии.
В Основном Мифе Перун выступает как некий аспект бога Рода – «разрушительный» и, в то же время, «освобождающий». В этом плане он образует диалектическую пару с Велесом, олицетворяющим сохраняющее начало в Роде. Сам же Род при этом стоит над двумя этими божествами и, в то же самое время, содержит их к себе. Таким образом, образуется как бы некая троица (Род-Сварог, Перун и Велес), выражающая собой диалектику бытия, которая выше и разрушения, и сохранения, но ставит во главу угла творчество, невозможное без этих двух начал. Здесь, как и во многих других «моментах», славяне сохранили полноту изначальной, гиперборейско-нордической традиции, основанной на полноте восприятия как Божественной реальности, так и окружающего мира. В других индоевропейских традициях этой полноты не наблюдается.