В соответствии со своими взглядами А. И. Лызлов заостряет антитурецкую и антимусульманскую направленность источников. Пополняя заимствованные у разных авторов характеристики турецких султанов, он называет Махмета II «кровопийственным зверем», а Баозита II - «хитрым лисом», язвительно замечает, что «зело возгорде Амурат» (л. 213, 249, 211) и т. п. Турецких завоевателей Лызлов упорно называет «нечестивыми безверниками», а пророка Мухаммеда именует «проклятым прелестником диавольским». Имея в виду разорение Руси монголо-татарскими завоевателями, он говорит о них как о «мучительном народе». Нейтральное наименование «tatarowie» из хроники А. Гваньини в «Скифской истории» нередко переводится как «нечестивые». Примером усиления обличительной направленности текста является характеристика Батыя в рассказе о походе монголо-татар в Центральную Европу: «… нечестивый Батый не удоволися толикими безчисленными христианскими кровми, яко кровопийственный зверь, дыша убийством христиан верных… иде в Венгерскую землю» (л. 18об.).
А. И. Лызлов использовал в своем труде и точно переведенные цитаты, и даже сообщения от первого лица в случае, если они соответствовали его задачам и взглядам. Он разделял, например, склонность некоторых хронистов к рациональному объяснению «загадочных» явлений. «Мню, яко некою водкою учинено»
87,- писал Лызлов об изображении имени Мухаммеда на груди одного из мусульманских фанатиков, передавая слова Ботеро: «wodka jakai mocna rozumiem, abo czym innym podobnym» (л. 178; Д. Ботеро, ч. 4, с. 147-148). {440}В цитировании автор «Скифской истории» стремился выделить главное, удалив второстепенное. Если А. Гваньини писал, что «кони татарские, которых они зовут лошаками, невелики», то Лызлов переводил: «…кони татарския невелики суть» (л. 131 об.; ХСЕ, ч. 8, с. 11). Описание образа жизни и обычаев татар, заимствованное из хроники Гваньини, является типичным примером использования Лызловым иностранного источника близко к тексту (л. 129-135; ХСЕ, ч. 8, с. 8-12). В то же время помещенные в хронике Гваньини и «Скифской истории» стихотворные отрывки из сочинений Публия Овидия Назона, как показывает современное исследование, заимствованы не из этого, «ближайшего» в данном случае источника, а из Хроники Стрыйковского.
Переводы «Скорбных элегий» и «Писем с Понта» в «Скифской истории» составляют исключение в практике Лызлова, обращавшего внимание лишь на наиболее существенное с исторической точки зрения содержание источника. Не только содержание, но и форма произведений Овидия бережно перенесена автором в русский текст. Это объясняется той славой «первого славянского поэта», которую великий римлянин получил в русской литературе XVII в. с легкой руки М. Стрыйковского. Для нас важно отметить, что среди многих русских переводов Овидия в XVII в. перевод А. И. Лызлова - лучший. «Отрывки в „Скифской истории“ Андрея Лызлова оказались наиболее плодотворными в исторической перспективе, и в дальнейшем практика стихотворного перевода развивала, как раз те принципы соответствий, которые воплотил он. Для конца XVII века его переводы могут быть названы адекватными
88».Лызлов пользовался не только письменными материалами, но и собственными, довольно обширными знаниями. Приведенное им описание днепровских порогов и их окрестностей отражает личное знакомство автора с местностью. Оно отличается от множества подобных описаний, начиная с Константина Багрянородного
89. Специальные знания военного проявились в описаниях Очакова, Шах-Кермена и других турецких городов, крепостей, прикрывавших Азов. Лызлов еще не видел их, но явно готовился к новым (Азовским) походам (л. 139-140об.).Краткими известиями топографического характера дополнены в «Скифской истории» сведения иностранных источников о Бахчисарае и Перекопе, подробнее перечислены города Крыма, сделан ряд мелких историко-географических дополнений. Так, рассказывая легенду Гваньини о змее, жившем в Крыму под некоей скалой, Лызлов точно указывает, где - «в горах» (л. 125-126, 127; ХСЕ, ч. 8, с. 27) и т. д. {441}
Лызлов учитывал, что историко-географическая информация его источников частично устарела. Например, Гваньини при описании границ «Татарии» отмечал, что на севере они соприкасаются «с землей русской польского короля» (ХСЕ, ч. 8, с. 29). После воссоединения Украины с Россией и особенно Вечного мира 1686 г. Лызлов должен был написать, что границы «полагаются с полунощныя страны - области московских великих государей, Малороссийское и прочие… от запада, мало от полунощи наклоняяся - земля русская, иже под областию кралевства Полскаго» (л. 127об.). К упоминанию о Черкассах автор добавляет: «… город малороссийский» и т. д.