Скифская история. Издание и исследование А. П. Богданова

Передающий владельческую запись список с нее был сделан уже во время похода в Малой России[170]. Он включил материалы, развивающие политическую направленность «Истории» (перевод частей «Хроники Сарматии Европейской» Александра Гваньини[171]), поэму Симеона Полоцкого на смерть царя Алексея Михайловича (1676 г.), а также перевод повести Андрея Тарановского «О приходе турецкого и татарского воинства под Астрахань» – единственного подробного повествовательного источника о первой русско-турецкой войне (1568–1570)[172]. Последующие списки сборника распространялись среди избранного круга придворных и особо просвещенных лиц[173]. Лызлов использовал сборник в Голицынской редакции при работе над «Скифской историей».

Логично предположить, что переводы из Гваньини и Стрыйковского были сделаны во время спокойного для армии Голицына первого Чигиринского похода членом свиты главнокомандующего Андреем Лызловым. По крайней мере именно он в марте 1682 г. дополнил сборник переводом 2 главы 1-й книги и 1–3 глав 4-й книги Хроники Стрыйковского[174]. В этой редакции «Сборник Курбского» занял заметное место в рукописной традиции кодекса[175].

История трагичного для турок похода 1569 г. в российские пределы свидетельствовала о могуществе дипломатии, способной уравновесить несопоставимые военные силы и содействовать сокрушительному поражению превосходящего по численности и вооружению неприятеля. Однако ее нелегко было понять по одному сочинению Тарановского, без использования дипломатических архивов, показывающих важнейшую роль русского посланника Семена Елизарьевича Мальцева[176].

Значительно больше для понимания стратегической ситуации в 1677/78 гг. давало сочинение Симона Старовольского «Двор цесаря турецкого и жительство его в Константинограде», впервые напечатанное в 1646 г. и выдержавшее множество изданий. В России оно было переведено сразу после выхода книги и затем переводилось многократно[177]. Лызлов, согласно авторской записи, завершил свой перевод в ноябре 1686 г., в преддверии Первого Крымского похода (1687). Живой рассказ Старовольского о достопримечательностях Стамбула и жизни султанского двора был тщательно адаптирован Лызловым для русского читателя с помощью пояснений и комментариев в квадратных скобках и на полях[178].

Не только описание арсеналов и мощного военного производства, но в еще большей мере сведения о доходах и расходах султанов, пронизывающие все повествование (включая «утехи» в серале), о традициях и религии турок давали представление о военно-экономическом могуществе Османской империи и идеологических основах ее наступления в Европе. Даже эти устаревшие на десятилетия данные подтверждали убеждение царя Федора и его единомышленников, что Турция не смирится с поражением в Малороссии и в максимально благоприятных для себя условиях способна если не победить на поле брани, то довести Россию до разорения худшего, чем в недавнюю войну с Польшей и Швецией.

Рассказ Лызлова в «Скифской истории», что причиной успешной экспансии турок была, во-первых, разобщенность и вражда между христианами, а во-вторых – массированность действий султанов, бросавших все свои силы и средства на одного противника, был основан на тщательном историческом анализе, сделанном им много позже описываемых событий.

Русским политикам 1670-х гг. не надо было догадываться о последствиях войны один на один с Османской империей при известиях о настроениях таких активных соседей, как поляки и шведы. Смертельный риск был совершенно очевиден. Даже стольник свиты Голицына, не говоря уже о высокопоставленных лицах, наверняка имел между двумя Чигиринскими походами достаточно информации для верных умозаключений. Это не значит, что он их сделал, ведь даже далеко не все бояре ситуацию верно поняли. Но главное, к должным выводам пришел сам государь.

Хотя сам царь Федор Алексеевич знал польский язык, в 1678 г. по его указу в Посольском приказе был сделан очень точный перевод сочинения Старовольского. В это же время государь, лично изучив историю русско-турецких дипломатических отношений с 1613 г. и отправив мирное посольство в Стамбул, убедился, что только сравняв Чигирин с землей, державы получат шанс на выход из войны[179]. С другой стороны, огромное значение придавали Чигирину поляки, с которыми как раз истекал срок Андрусовского перемирия 1667 г.: по нему Россия была обязана вернуть Речи Посполитой Киев, а остальное Правобережье и так числилось по перемирию за поляками. Уступка Малой России туркам, сделанная в Журавне, по мнению воинственно настроенных панов не означала даже мысли о переходе Правобережья к Москве[180].

Если вы не поняли ситуацию, не огорчайтесь. Многие современные историки ее не понимают, отказываясь, как истинные гуманитарии, сложить два и два. Вся «картина маслом» описана мной в исследовании государственной деятельности царя Федора Алексеевича[181]. Вот ее главные черты вкратце.