Скифская пектораль

Владимир отложил газеты и стал собираться. Сегодня он сделает то, чего не делал уже много лет: поедет к деду Егору. Сама мысль об этом навевала волнение и трепет. Впечатления детства обычно оказывают сильное влияние на дальнейшее восприятие человеком событий, людей, характеров. С детства он запомнил деда неуживчивым, злым стариком, от которого никогда не услышишь доброго слова, который всегда недоволен и которой умеет только браниться. А если он не захочет говорить с Владимиром, вообще не захочет его видеть? Если начнёт вспоминать старые обиды? Если будет высказывать свои старческие претензии? Тогда не получится никакого разговора и придётся уехать, не солоно хлебавши.

«В конце концов, я должен это сделать. Я должен поехать к родному деду и попытаться наладить с ним контакт. Даже если эта встреча будет последней, если он не захочет меня видеть, я должен пойти ему навстречу. Он мой дед. Я его внук. У нас с ним одна кровь, одни гены, одна фамилия. Я его продолжение, а он моё начало…»

…Владимир, прежде чем войти, долго осматривал громадный дом деда. Дом давно требовал ремонта, краска поблекла, штукатурка местами вывалилась целыми кусками. В 87 лет, наверное, уже не до внешнего лоска жилища. Вдруг он подумал, что дед Егор уже вполне может быть лежачим больным, требующим неотлучного присутствия сиделки. «Почему я все эти годы не приезжал, пока он был здоров? – кольнула его совесть. – Ведь я и сегодня мог не приехать. Дела меня привели сюда, а не сердце». И уже переполненный раскаянием, он нажал кнопку звонка. Дверь долго не открывалась (или ему так показалось?). Потом неожиданно распахнулась, и он увидел деда Егора. В старческих глазах его, когда-то голубых, а теперь бесцветных, промелькнули поочерёдно недоумение, изумление, радость.

– Володя?! Володя, ты? Заходи же скорей! Вот это сюрприз! Вот уж не думал, не гадал!

Они оба не знали, как себя вести. Годы, которые они провели, не видя друг друга, пролегли между ними и не давали возможности свободно общаться. Наконец, дед Егор на правах старшего и хозяина дома обнял и прижал внука к своей груди.

– Даже если ты сейчас скажешь, что пришёл меня убить, я всё равно отвечу, что рад тебя видеть.

Объятия деда были крепкими. Старость ещё не взяла его за горло своей костлявой лапой.

– Идём, идём же скорее! Посидим за одним столом, я полюбуюсь на тебя, какой у меня внук вырос! – засуетился дед Егор.

Владимир шёл вслед за ним. Внутри дом представлял собой не менее плачевное состояние, чем снаружи. Холостяцкое жильё, где живёт одинокий мужчина, редко бывает уютным.

– Я ведь всю свою челядь разогнал, – рассказывал дед. – У меня сейчас никого нет. Живу один. Раз в неделю приходит женщина из местных, моет полы, стирает, готовит кое-что, я ей плачу. А постоянных никого не держу.

Владимир с интересом смотрел на деда Егора. Раньше тот никогда не страдал многословием, не выказывал чувств, стараясь отгородиться ото всех своей грубостью. Сейчас от этого не осталось и следа. Он не скрывал радости, глядя на внука с улыбкой – никогда раньше Владимир не видел деда Егора улыбающимся.

– Когда-нибудь у тебя тоже будут внуки, они будут сидеть возле тебя и ты будешь ими гордиться. Тогда ты вспомнишь этот день и поймёшь мои чувства.

Владимиру, конечно, было лестно сознавать, что появление его персоны вызывает такую откровенную радость у деда Егора, но в то же время он недоумевал: что за метаморфоза произошла со стариком? Ведь они с Таней потому и не общались с ним, что он был груб, не улыбался, никогда ими не интересовался, всё общение с внуками сводилось к резким нападкам и ругани. Таня в детстве ужасно боялась деда, он был для неё олицетворением того страшного злого дядьки, которым пугают непослушных детей. Каждая поездка к деду сопровождалась слезами, а если он ещё делал ей какое-нибудь замечание в своей обычной беспардонно-грубой манере, у неё от ужаса перехватывало дыхание, она теряла дар речи. Ни отец, ни мать никогда не вступались за своих детей, считая, что в воспитании главное – единство требований взрослых. Если один из взрослых отругал или наказал, остальные, заботясь о его авторитете, должны поддержать, пусть даже молча. При этом не учитывалось, прав он или нет, заслуживает ребёнок такого нагоняя или нет. Главное – единство и согласованность взрослых. Однако Володя, маленький джентльмен и старший брат, не разделял такую точку зрения. Ему было жаль младшую сестрёнку, он всегда заступался за неё, причём в той же манере, что и дед. Он грубил, глядя исподлобья на обидчика, и тут же его одёргивали родители. Все его попытки восстановить справедливость они пресекали на корню. В результате у всех было испорченное настроение, каждый считал себя несправедливо обиженным, а виновником всему оказывался дед с его характером, в котором напрочь отсутствовала дипломатия, хотя бы на семейном уровне.

Так было раньше. А теперь Владимир видел перед собой словно переродившегося человека.