Скифы

– От моего Рекса остался, – объяснил Замполит скорбно. – Он так его любил… Когда стал старым, помню, даже ходил под себя только на этом пледе…

Крылов не дрогнул лицом, он не кошатник, у него самого совсем недавно умер пес от старости, проглотил таблетку анальгина, но плед брезгливо отодвинул.

– Поехали. Мог бы и вчера!

– Вчера было нельзя, – ответил Замполит.

Машина с преувеличенной осторожностью развернулась.

– Можно, – возразил Крылов. – Никаких процедур больше не было. Только температуру три раза в день измеряли, но это я и дома умею…

– Да при чем ты, – удивился Замполит. – Я брызговики вчера менял.

Дверь по звонку открыла Лилия. А дед, явно услышав звонок в прихожей, тоже поднялся, вышел. Когда Крылова перенесли через порог, дед прошаркал навстречу, молча обнял.

– Дед, – сказал Крылов, скрывая неловкость. – Вот теперь можешь мной гордиться. Морда побита, ребра сломаны!.. Даже очки, сволочи, разбили.

Дед осторожно похлопал по спине.

– Ты крепок, – ободрил он. – Моя кость! Иди ложись, теперь я за тобой поухаживаю…

Замполит рассмеялся, Лилия властно увела деда в его комнату и едва не приковала к постели наручниками. Минут пять звонила, переносила свои дела, сбегала вниз, через десять минут привела, к великому изумлению Крылова… Яну!

– Вот, – сказала она, запыхавшись, – добрая самаритянка, она посмотрит за вами двумя. Что глаза таращишь? Мир тесен, кое-что о тебе слышали. Черт, почему у вас так часто лифт не работает? Хотя бы не десятый этаж… Все, я пошла, у меня машина припаркована под «кирпичом».

Яна с улыбкой поглядела ей вслед:

– Как будто она хоть раз в жизни платила штрафы! Любому гаишнику только улыбнется, тот сам готов отдать ей и жезл, и кобуру, и патрульную машину… Костя, мне Лиля наговорила столько всяких страстей, а ты выглядишь просто молодцом!

Из комнаты послышалось шарканье. Снова появился дед. Мохнатые брови сдвинулись, несколько мгновений придирчиво изучал гостью. Яна стояла скромненькая и пышущая здоровьем, как доярка, прожившая на свежем воздухе и парном молоке. На ней была маечка до самого горла, прежняя микроюбочка, но выглядела Яна скорее как здоровая спортсменка, не стесняющаяся своего здорового сильного тела, чем развратная… э-э… бикса.

– Моя порода, – ответил дед с суровой гордостью. – Другой бы вовсе коньки откинул. А Костя на второй день уже дома. Или на третий? Проходи… как тебя зовут, говоришь?.. Да ладно, все равно забуду…

Костя взял Яну и увел на кухню. Дед потащился обратно в свою комнату.

Яна сказала шепотом:

– А он у тебя еще ничего!.. Здоровый дед.

– Сдает быстро, – ответил Крылов нехотя. – Еще год назад он пробежки делал. Хоть трусцой, но все-таки… А теперь едва по квартире ходит. Полгода тому еще в булочную ходил, но однажды мне пришлось его даже разыскивать. Нет, не заблудился, но дважды отдыхал по дороге, устал так, что в самом деле мог забыть, куда идет. Я вспомнил, что лифт здесь ломается часто, а если дед пойдет пешком, то умрет на ступеньках второго этажа…

Она покосилась на закрытую дверь:

– Он хороший. Мне хочется ему понравиться! Как думаешь, он еще может?.. У многих мужчин климакс не наступает вовсе, а просто все постепенно затухает до самой смерти. Я могла бы попробовать, ему может понравиться…

Крылов подумал, покачал головой:

– Не знаю, он после смерти бабушки на других женщин даже не смотрел.

– Рискнуть?

– Не надо, – сказал Крылов. – Он из другого века. Тогда были другие моральные нормы, а современные он не принял. Для него и то, что ты со мной и Алексеем, – уже аморалка.

Яна быстро и умело навела порядок на кухне. Крылову показалось, что она всего лишь по-своему переставила посуду: за время его лежки в больнице здесь готовила обеды и кормила деда Лилия, но все равно сладко и счастливо, что она возится на кухне, напевает, чистая и солнечная, пытается кормить чуть ли не из ложечки.

Яна исчезла, деловито приведя его гормональный тонус в норму. Крылов убедился, что остался жив после такого взрыва, выполз на кухню. Дед сидел в своем любимом кресле с листками бумаги в руках. На внука покосился, но смолчал, хотя явно слышал все, что происходило в соседней комнате.

Крылов сказал, скрывая неловкость:

– Дед, ты опять читаешь этот… манифест?

Дед поднял глаза, веки красные, воспаленные, в уголке слеза. Аккуратно убрал суставом указательного пальца, лист бумаги вздрагивает в такт ударов сердца. Крылов задержал дыхание. Взгляд деда, обычно как будто слегка виноватый, сейчас тверд, даже слегка насмешлив. Дряблые складки у рта не то чтобы разгладились, а словно бы окаменели, стали жестче.

– Читаю, – подтвердил дед. – Молодцы. Хорошо сказали. Сама по себе жизнь в самом деле ничего не значит! Цена зависит от употребления. И еще вот это: молодые могут умереть, старые – должны.

Крылов воскликнул в ужасе: