Скифы пируют на закате

Он не мог представить Сийю ап'Хенан, воительницу из Башни Стерегущих Рубежи, на питерских улицах, под серым питерским небом, среди машин, чадящих парами бензина, людей в унылых одеждах или в тесной квартирке многоэтажного дома, он не мог представить ее ни на кухне у плиты, ни в переполненном троллейбусе, ни за рулем автомобиля, ни в магазине – по любую сторону прилавка. Он не мог представить, как она тащит тяжелые сумки с продуктами или, достав кошелек и опасливо озираясь по сторонам, роется среди многоцветных ликов «портретной галереи»…

Пожалуй, этот его мир был не так уж плох, но в нем не оставалось места для стремительных конных схваток в безбрежной степи, для заклинаний и колдовских песен, для Белых Родичей и полосатых тха, для города Двадцати Башен, выстроенного на скале. Мечи и доспехи сменились пулеметами и защитной формой, скакуны – шестиколесными слидерами, волшебство чар – монотонным бормотанием телевизора. Пожалуй, между миром Земли и миром Амм Хаммата существовало лишь одно общее: и там, и тут были сену – живые мертвецы, которые по команде ели, спали и отправлялись на работу. Возможно, общее заключалось еще и в том, что обе реальности населяли демоны – таинственные фигуры, обитавшие в сером тумане обыденности.

Нет, Земля решительно не подходила для Сийи ап'Хенан! И отсюда следовал лишь один вывод, непреложный и "прозрачный, как хрустальное стекло: быть с ней – значит остаться в Амм Хаммате.

Некоторое время Скиф, тяжело вздыхая, обдумывал эту возможность, но тут вагончик метро добрался до «Академической», его станции, и он зашагал к эскалатору. Тяжелый пистолет оттягивал карман куртки, пластинка Стража, нагревшись, уже не холодила под ключицами, а напоминала о себе, слегка царапая кожу острыми уголками. Незаметно мысли Скифа переключились с пепельнокудрой Сийи на густобрового Сарагосу. Быть может, впервые он ясно осознал, что испытывает глубокое и нерушимое доверие к этому едва знакомому человеку, словно выписав ему некий карт-бланш, которым тот мог распоряжаться по собственному ведому и разумению. На этом доверии держалось все – и участие в невероятных экспериментах Доктора, и то, что Скиф старался не замечать всех странностей новой своей службы, всех недомолвок шефа. «Не спеши, парень, все узнаешь со временем», – сказал он… Оставалось надеяться, что время это не за горами.

Вернувшись домой, Скиф вытащил пистолет, сунул его за пояс и осторожно, стараясь не потревожить мать, прокрался в ванную. Под чугунной ванной лежало с дюжину переломанных керамических плиток – еще с тех времен, когда отцу пришла идея облицевать пол. Скиф, согнувшись в три погибели, нашарил плитку, пристроил ее на полу у бетонной стены и пальнул из лазера. Ни грохота, ни свиста, тонкий фиолетовый луч прошил обломок, оставив аккуратное отверстие с оплавленными краями размером с горошину. Отбросив плитку ногой, Скиф убедился, что лучик ушел в стену, хоть и не пробил ее насквозь.

В самом деле опасная игрушка, решил он, затем, покачав головой, стащил пропотевшую одежду и полез под душ.

Глава 18

Земля, Петербург, 31 июля 2005 года

Он снова принял бетламин, совсем немного, четверть обычной дозы. Проводив Скифа, он вдруг почувствовал, что сегодня не сможет уснуть: то ли сказывалось напряжение последних дней, то ли раздумья о предстоящих наутро делах – не слишком приятных, нужно признать, – не давали смежить веки. Что ж, решил куратор, обычное дело: его ждет бессонная ночь, не первая и не последняя, одна из многих в долгой череде таких же ночей. Припомнив выслушанный только что доклад агента, он усмехнулся. Эс-ноль-пятому, несмотря на молодые годы, тоже случалось страдать от бессонницы… не далее как позавчера, в амм-хамматской степи, озаренной светом трех лун…

Ночь трех лун! Когда мы молоды, подумалось ему, всякую ночь на небе сияют три луны, но в зрелых годах приходится довольствоваться одной. В старости, может, и ее не увидишь…

Он вздохнул и поплотнее уселся в кресле, собираясь обдумать завтрашние неприятные дела – беседы с Догалом, лукавым компаньоном, и с заносчивым наследником грузинских князей. Еще вертелись у него в голове всякие идеи насчет любопытных клиентов, пророчеств Монаха да операции «Blank», нежданно вступившей в активную фазу, хотел он поразмыслить и об отчете своего агента, и о том, какие материалы пришлет Винтер в ответ на последний запрос. Миновало уже четыре дня, пора бы командору и откликнуться…

Однако ночи размышлений не получилось. Бетламин, коварное снадобье, не даровал ему сейчас привычной ясности мыслей – быть может, потому, что доза была мала. Но и уснуть куратору тоже не удалось, вместо этого он погрузился в какое-то странное забытье, балансируя на грани реальности и зыбкого тумана беспамятства.