Скифы в остроконечных шапках

Арзак настороженно посмотрел на Ликамба и замолчал. Ему снова послышался шорох, теперь совсем близко.

— Как случилась беда, мой мальчик?

— Из царского стойбища приехали пять дружинников за нетупеющим акинаком. С ними приехала царская жена. Она сказала: «Старик, сделай мне три золотых браслета на манер эллинских, каких не было ни у одной из жён». Старик сказал: «Сделаю». Потом царская жена услышала, как поёт Одатис, и спросила: «Это твоя внучка?» Старик промолчал. Тогда она спросила Одатис: «Ты любишь петь?» — «Очень-очень-очень», — ответила Одатис. «Поедем со мной в царское стойбище». — «Нет», — сказал Старик. Но царская жена кивнула дружинникам. Один из них схватил Одатис и ускакал, четверо других выхватили кинжалы. «Нет, — повторил Старик. Он сделался белым, словно вся кровь ушла под землю. — Ни одного акинака больше не будет». — «Зря беспокоишься, — сказала царская жена и повела глазами, — твоей внучке будет хорошо. Пусть повеселит меня песнями, а в следующую луну я приеду за браслетами и привезу тебе девчонку живой и невредимой». Так она сказала, и все ускакали. Пёс Лохмат убежал ещё раньше за конём, который помчал Одатис.

— Прошу тебя, продолжай, — сказал Ликамб.

— Прежде чем луна миновала, умер Савлий, а когда умирает царь, за ним в могилу уходит жена и служанка жены. Они должны быть вместе с царём там, где живут после смерти.

— Какой страшный обычай.

— Он пришёл к нам от предков, из стародавних времён. Но Одатис никогда не была служанкой, и вот теперь она едет в белой кибитке, её убьют вместе с царской женой.

В облицованный камнем проход сверху скатился Филл.

— Это моя невеста. Девочка с волосами цвета пшеницы, ей грозит смерть! — закричал он, бросаясь к Арзаку.

— Я не верю своим глазам! — воскликнул Ликамб. — Мой племянник посмел подслушивать?

— Арзак, объясни скорее дяде, что речь идёт о моей невесте, вспомни гадателя на агоре — он так всё и сказал!

— Убирайся прочь, мальчишка, наш с тобой разговор впереди.

— Я не уйду, я знал, что здесь скрывается тайна.

Но Ликамб сдвинул брови, и Филл ушёл. Он уходил, чуть не плача, оглядываясь через каждые три шага.

— Прости, Арзак. Мне в голову не пришло, что нас подслушивали. — Ликамб обнял Арзака за плечи и повёл вниз по ступеням.

— Ничего, что подслушивали, — сказал Арзак, всматриваясь в подземный проход, едва освещённый горевшим светильником. — Филл должен всё знать. Если Одатис спасётся, ей нельзя оставаться в степи. Скифы её видели в кибитке царской жены, и для них она ушла за царём в вечную жизнь.

Конечно, мы возьмём Одатис к себе. Но как ты рассчитываешь спасти сестрёнку? Чем может помочь настой? Надеюсь, ты не думаешь заставить уснуть сразу всех скифов?

— Нет, только Одатис. Если Одатис выпьет сонное зелье и станет как мёртвая, её выкинут из кибитки.

— Всё понял, мой мальчик, ты рассчитал правильно, и да помогут тебе Аполлон и Асклепий.

Ликамб взял в руки мерцавший светильник, провёл язычком пламени вдоль стены и, отыскав железную скобу, отодвинул один из камней. Открылась тёмная ниша, уходившая в глубину.

— Снотворный настой изготовлен из трав, растущих в местностях, обильных влагой. Поэтому я храню его близ воды.

Ликамб посветил внутрь, достал небольшой, в пол-ладони сосудик из красной глины с высоким горлом и протянул Арзаку.

— Возьми, мой мальчик, — сказал Ликамб. — В этом амфориске заключён чудодейственный дар бога сна — Морфея, и если выпить содержимое, не разбавляя водой, бездыханный сон мгновенно скуёт тело. Сон будет длиться три дня и три ночи и пройдёт сам собой. Нет, плата мне не нужна, оставь при себе своё золото, — добавил он быстро, поняв, что Арзак хочет снова сдёрнуть с руки браслеты. — Лучше скажи, кто научил тебя так превосходно говорить на языке эллинов?

— Филл и Ксанф спрашивали меня об этом.

— Что ты ответил им?

— Я рассказал про Анархасиса, брата Савлия. Он отправился в Грецию и узнал всех наших богов. Савлий убил его за это.

— А что ты ответишь мне, мой мальчик?

— То же самое, господин. Анархасис был не единственным скифом, умевшим говорить и понимать ваши слова.

— Но кто-то должен был тебя обучить этому. Может быть, твоя мать или кормилица родились здесь, в Ольвии? Может быть, рядом с тобой постоянно находился раб с берегов Понта?

Голос Ликамба звучал всё настойчивее. Светильник мигал и вздрагивал в его руке, напрягшейся от волнения. И что-то сильнее воли, сильнее торопливых бессвязных мыслей заставило Арзака опустить глаза.

— Раб научил, потом умер, — сказал он чуть слышно.

Ликамб вздохнул, унял в пальцах дрожь.

— Ну хорошо, мой мальчик, ступай, поспеши на помощь Одатис. Да облегчит её участь снотворный настой.

Он повернулся и стал спускаться в глубь галереи, туда, где бойко журчал источник. Арзак с драгоценным маленьким сосудом — амфориском побежал в дом проститься с Филлом и Ксанфом.

— Молодой господин и Ксанф уехали, — такими словами встретил Арзака старый слуга. — Велели кланяться.

— Уехали в город Ольвию?