Скинхед

- Артем, давай договоримся: пусть это будет последний раз, когда ты говоришь мне "спасибо" за вполне естественные вещи. Уверен, если бы в аналогичную ситуацию попал близкий тебе человек, ты точно так же заспешил на помощь. Не так ли?

- Да, Учитель, конечно! - торопливо киваю головой, я все же смущенный его наставлениями.

- Не зря вы называете друг друга братьями. Так что все в порядке, - Учитель все это говорит, выезжая на Дмитровское шоссе. И тут же его голос звучит строго, по-деловому: - А теперь сказывай, что случилось-то?

- Толком ничего не знаю, директриса сообщила, что у мамы, наверное, инфаркт и ее положили в восьмую больницу.

- Ладно, не дрейфь, разберемся на месте.

И на самом деле учителю не составило большого труда разобраться, что мама находится в реанимационном отделении, узнать имя ее врача, и тут же свидеться с ним. Отведя в сторонку человек в бело-сером халате, он, как бы, между прочим сунул в оттопыренный кармашек несколько мятых бумажек, пожал ему руку, подозвал меня.

- А это, значит, сын нашей больной?

Врач, стараясь придать участливое выражение лица, вопрошает:

- Что ж ты мать не уберег, раз ей нет еще и сорока, а у нее уже первый инфаркт?

- Это не его вина, - заступается за меня Учитель, в то время как я про себя соглашаюсь с обвинением врача.

Прав он, и еще как! Что же я за мужик, если позволил кому-то мать обидеть. Впрочем, доктор уже переключился на тонкости инфаркта миакарда, работу сердечных клапанов, кровообращение, от чего у меня в голове тумана только прибавилось. Концовка лекции, впрочем, звучит вполне оптимистично: организм у нее молодой, крепкий, все будет нормально, доктор гарантирует.

- А можно ее увидеть? - я умоляюще смотрю на врача. - На минутку… Только взгляну и сразу выйду.

- Ну, если на минутку, то можно.

Она лежит с закрытыми глазами и в ней трудно узнать молодую, симпатичную женщину, которая несколькими часами ранее с улыбкой проводила меня в школу. Ее лицо обрело черты отсутствия жизни, я содрогаюсь при мысли о сходстве с посмертной маской Пушкина, увиденной мною когда-то в музее. До меня доходит смысл, услышанной на той экскурсии, фразы: "Мертвенная бледность". Судя по выражению лица врача, я выгляжу не лучше мамы, потому что он, взяв меня под локоть, выводит из палаты:

- Голубчик, у нас здесь и своих больных хватает. Пошли, пока ты сам в обморок не упал.

Мне ничего не остается, как плестись следом. И тут Учитель, вновь приходит на помощь. Обняв меня за плечи, он негромко нашептывает, что кризис уже миновал - так говорят врачи, самое опасное, мол, позади, она молодая и сильная. И полушутя, полусерьезно:

- Сильная, как и ты. Ты же весь в нее, оказывается, - такими словами, наверное, успокаивал бы меня отец. Если б он был рядом. Я впервые испытываю потребность в мужском участии, наверное, так прощаются с детством. Как это здорово, когда рядом есть сильная дружеская рука, рука Учителя. Уже у самого дома, когда я выхожу из машины, он легко и просто говорит: - Вот еще что: держи это, тебе они пригодятся, - и он протягивает мне деньги. К этому я, вообще, не привык. Как тут быть - не знаю.

- Учитель, спасибо, но у меня все есть, - и я, упрямо сжав губы, покидаю машину.

- Да? И сколько их у тебя? Сто рублей? Двести? И их хватит, чтобы ты соки матери возил, лекарства покупал, врачам и медсестрам платил? Эти деньги не для тебя, для мамы твоей, для больной, прикованной серьезным недугом к постели, ради спасения жизни, которой ты должен быть готовым к любым жертвам. Понял? - он вышел из машины следом за мной.

- Понял. Я обязательно вам всё верну: и эти деньги, и те, которые вы врачу дали. Честное слово!

- Вот это мужской разговор. Конечно, вернешь, я же их тебе не дарю, а даю в долг. Вот начнешь работать и вернешь деньги. Так что не переживай. Ну, все давай прощаться, а то у меня еще дела, - и он крепко, по-мужски пожал мне руку. - Главное, Артем, не ссутулиться под тяжестью проблем, и не раскисать. Выпрямись! И - вперед!

* * *

Такой недели, как эта - без мамы - у меня в жизни не было. Школа начисто забыта, потому как все время торчу в больнице. Ко мне там привыкли, никто не гонит, не ругается, хотя ясное дело - путаюсь у медперсонала под ногами. Мама приходит в себя на следующий день, и я могу заходить к ней, правда, не больше, чем на пять-десять минут. Вскоре совсем полегчало - "Состояние больной стабилизировалось" - заверяют все. А я и сам вижу: с каждым днем все лучше и лучше. Мы с ней почти не разговариваем - "Больной нужен покой!", но я счастлив тем, что она возвращается к жизни. Накануне перед тем как ее выписывают, я прибрал квартиру и даже окна вымыл. Запомнилась мамина традиция - при первом же мартовском солнце она принимается за генеральную уборку, приговаривая со смехом, что такую красавицу, как нашу московскую весну, надо бы встречать при полном параде.