Скинхед

Костыль появился неожиданно. Или просто Ваня замечтался? Из клубов дыма у барной стойки вышел прямо к их столику небольшого роста парень, лет, как Ваня прикинул, двадцати пяти — двадцати восьми, короче, до тридцатника, в изрешеченной молниями кожаной косухе, кожаных же брюках, заправленных в высокие сапоги с белыми шнурками. Самый центр темечка на гладком, до блеска выскобленном черепе пересекали две вытатуированные молнии. Татуировками пестрели и выглядывающие из обшлагов куртки кисти. На одной — синие буквы «White Power», на другой — красная, будто обведенная кровью, свастика.

— Ну что, солдаты расовой войны, — присел к ним Костыль, — пивком балуемся?

— Безалкогольное, — объяснил Рим, — чтоб из толпы не выделяться.

— Дело, — одобрил Костыль. — Я тут новое сочинение Гастелло принес, хотите почитать?

— Спрашиваешь! — оживился Рим.

Стало много кавказцев,
Поднял голову негр,
Но за улицы наши,
За девчат с дискотек,
Против негра и турка
Да за русский народ
Встал не мент и не урка,
Не префект-«патриот»…

Ваня едва разбирает в тусклом свете печатные строчки. Костыль внимательно наблюдает за его реакцией.

Стихи Ване нравятся. В них чувствуются сила и какая-то стальная злость. Короче, не письмо Татьяны к Онегину!

Черный «бомбер», злой ветер,
Бритый лоб, камуфляж.
Здесь не будет мечети —
Будет русский пейзаж!
Перебить без пощады
Всех кавказских чертей!
Мы за русский порядок —
Ради наших детей!

— Мощно! — цокает языком Рим. — Надо ребятам раздать, копий наделать.

— Уже, — кивает Костыль и протягивает пачку листков. — Держи. На днях сидишку занесу. С музыкой.

— Так это песня? — еще больше радуется Рим.

— Сказал же, Гастелло автор! — И Костыль поворачивается к Ване, как к своему: — Рок-группа «Террор», слыхал, наверно? Наши!

Ни про «Террор», ни про Гастелло Ваня никогда не слышал, ну не признаваться же! Он энергично трясет головой.

— Здесь не будет мечети, будет русский пейзаж! — повторяет он вслух особо понравившиеся строчки.

— Запомнил уже? Молоток! — хвалит Костыль. — Нам головастые нужны.

В этот момент в облака табачного дыма ввинчивается визгливый женский крик, и от входа к барной стойке, топоча и матерясь, проносятся две девицы. Длинноволосые блондинки, в коротких курточках и высоких сапогах под узенькими полосками джинсы, что, должно быть, символизируют юбки.

— Прикинь, — громко возвещает одна бармену, — чурки за нами гонятся! У вас тут как, спокойно?

— На Сенной пристали, — так же возбужденно поддерживает вторая, — мы от них, они — за нами! Я споткнулась, каблук сломала, так они меня чуть на тротуаре не трахнули. Хорошо, вашу дверь увидели! Плесни чего-нибудь успокоиться.

— Во, — кивает на девиц внимательно вслушивающийся в разговор Костыль, — видали? Совсем оборзели! Девок наших прямо на улицах насилуют! А ты говоришь, — укоризненно взглянул он на Ваню, хотя тот ни слова не проронил.

Девицы усаживаются на высокие стулья у стойки. Одна из них тут же стягивает сапог, рассматривая сломанный каблук.

— Чего налить? — хмуро осведомляется бармен. — Пива или водки?

— И побольше, — хихикает обутая. — Говорю же, надо стресс снять.

— С голой жопой по улице ходить не надо, — цедит бармен. — Тогда и стресса не будет.

— Ох, — подозрительно сверлит его глазами девица, — а чего это ты чурок защищаешь? Сам чурка?

— Я русский, да у меня такая же ссыкля растет. Если тебя, дуру голую, русский трахнет, легче будет?

Ответить девица не успевает, потому что сильным хлопком харкает входная дверь, и мелкий пузатый кавказец с порога радостно и гортанно орет:

— Вот они, нашел! Куда убежали? Зачем? — Он тут же оказывается возле девиц и одаривает их широкой золотозубой улыбкой. — За такси платить надо, так? Договаривались. Пошли! — Он грубо тянет к себе разутую блондинку.

— Отстань! — верещит девчонка и замахивается на золотозубого сапогом.

— А расчет? — Кавказец легко поднимает ее на руки.

— Рим, — прищуривается мгновенно напрягшийся Костыль, — видишь, что творят!

— Ньютон, пошли! — вскакивает Рим.

Ваня, с любопытством следивший за развитием ситуации, перехватывает на себе ожидающий и требовательный взгляд Костыля и вдруг мгновенно соображает, что надо делать.

— Я сам! — весело бросает он.

Танцующей легкой походкой, как учил тренер, скользит меж столиками, оказывается за спиной черного, все еще держащего на руках брыкающуюся девицу, примеривается и одним точным движением хлопает золотозубого по оттопыренным ушам.

Кавказец охает, разжимает руки и медленно оседает на пол.

— Козел! — орет уроненная на пол девица. — Сволочь!

Ваня секунду наблюдает за раскачивающимся, словно в трансе, коротышкой, чуть сгибает ноги в коленях, дергает пузана за куртку, приподнимая над полом, легко, как на тренировке, перехватывает его под вывалившийся из брюк жирный живот.