Скинхед

Конечно, исключительно из-за этих лекарств у Вани то и дело в голове мутится. Об этом тоже предупреждали. Он же не сумасшедший! А почему тогда так случается: сидит, допустим, перед ним этот противный следак, чего-то там нудит, и вдруг вместо него у кровати оказывается Костыль. Костыль — свой. Перед ним выделываться не нужно, да и поговорить охота, сколько уже он никого из ребят не видал!

— Информацию новую принес, — показывает листок Костыль. — Смотрите, что в нашем родном городе делается! Причем, особо подчеркиваю, не туфта. Милиционер знакомый снабдил, нам сочувствует, говорит, покажи ребятам. Пусть знают.

— А чего это? — спрашивает Ваня.

— Говорю же, сводка милицейская. За неделю. Читать вслух или сам?

— Читай, — просит Ваня. — У меня буквы прыгают.

— На Сенном рынке шесть азербайджанцев пытались отобрать у прапорщика вневедомственной охраны табельное оружие. Только выстрел в воздух подоспевшего напарника остановил нападавших и заставил их скрыться с места преступления.

Голос Костыля суров и яростен, как всегда, когда он знакомит своих подопечных с новыми фактами зверств черных. Ваня просто чувствует в нем неприкрытую боль и желание ринуться в бой.

— На проспекте Луначарского во время задержания группы квартирных воров, выходцев из Грузии, сержант милиции, защищаясь, был вынужден открыть огонь на поражение. Один из воров убит, сам сержант тяжело ранен.

На проспекте Химиков пятеро кавказцев напали на патрульный наряд милиции с целью отобрать оружие. Один из патрульных получил три ножевых ранения и находится в критическом состоянии. Второй — убит.

На Средневыборгском шоссе за постом ГИБДД сотрудник автоинспекции, пытавшийся остановить автомобиль «Жигули», в котором находилось четверо пьяных граждан Армении, получил огнестрельное ранение в плечо.

— Это же беспредел, Костыль! — возмущается Ваня.

— Это — война, брат, — веско бросает Костыль. — На нашей родине, в нашем городе, против нас, русских, развязана война. И это только сводка последней недели. Не время валяться в постели, нам дорог каждый боец, поправляйся быстрее, брат.

— Я поправлюсь, Костыль, — обещает Ваня. — Только вот как я теперь, у меня же рука…

— Да, ты потерял ее в бою. Но ты жив и у тебя есть вторая рука! А те, про которых я тебе читал сегодня, те, кого убили эти черножопые выродки, — кто отомстит за них?

— Я отомщу, — клянется Ваня. — Встану и отомщу!

— Кому ты собрался мстить, горе мое? — Следователь внимательно и даже как-то участливо смотрит на Ваню. — Тебе тюрьма светит лет этак на — цать, а ты туда же — мстить…

— А где Костыль? — огорчается Ваня. — Ведь даже и поговорить не успели…

— Какой Костыль? А, этот ваш фюрерок местный? Костылев Виктор? Сидит, родимый. В следственном изоляторе отдыхает. Только вчера прокурор подписал продление содержания под стражей. Ввиду серьезной общественной опасности.

— Сидит? — Ваня огорчается просто до слез. — Как же? А кто же будет воевать с черными? Вон они что творят! Стреляют, убивают!

— Эх, Баязитов, ты даже не представляешь, какой бы спокойной и замечательной жизнью мы все жили, если б преступления совершали только, как ты их называешь, черные! Да нам бы недели хватило, чтоб всех их за решетку упрятать!

— А чего ж не упрячете? — огрызается Ваня. — Башляют они вам, да? Продали Россию!

— Башляют, Баязитов, правильно говоришь, только не нам. — Следователь вдруг сильно грустнеет. — Те, кому они башляют, так высоко сидят, что до них и пуля не долетит… Не пойму никак, ты уже пришел в себя или еще нет? Может, врача позвать? Вроде бредил опять…

— Не надо, — хмурится Ваня, — я в порядке.

— В порядке? Тогда скажи мне, Ваня Баязитов, по матери Ватрушев, что плохого тебе лично сделали кавказцы? И таджики? И негры? Каким чертом занесло тебя, нормального пацана, к этим отморозкам? Сестричка у тебя такая славная, мать — интеллигентная женщина, в прошлом научный работник… Хорошая мать-то!

Мать, конечно, хорошая. Кто бы спорил. Только очень несчастная. С тех пор как не стало Ваниного отца, а он был военным и погиб в Чечне, сражаясь с тамошними чурками, — вот, судьба, раньше ведь Ваня об этом и не думал, что отца у него тоже отобрали чурки, — материна жизнь и не задалась. Она рассказывала, что расписаться с отцом не успела, уехал он из отпуска по срочному вызову командования и погиб, когда Ване полгода всего было. То есть ни сына не повидал, ни фамилии не оставил.