Скинхед

— А на чем же вы защиту собираетесь строить? — Зорькину даже стало интересно. — Или откажетесь от дела?

— Нет, не откажусь, не могу. Мне кажется, с публичными призывами к насильственному изменению конституционного строя России у вас как-то не очень. Постараюсь отыграть.

— Ну-ну, удачи, — кивнул Зорькин. — А пропуск к подзащитному что не оформляете? Или до суда и встречаться не станете?

— Как же? Вот как раз сейчас и хотел у вас попросить.

Выпроводив оппонента, который на самом деле выглядел если не союзником, то сторонним наблюдателем, Петр Максимович извлек из стола изрядно распухшую папку с материалами — личное досье на скинхедов. За время расследования к тоненькому пластику с десятком листочков, переданному бывшим одноклассником и бывшим же другом Леней Роговым, прибавилась чертова уйма информации! Официальные документы, запрошенные из архива, ксерокопии отказных материалов, выдержки из уголовных дел. Пресс-служба даже соорудила дайджест, подняв подшивки газет за последний год и перелопатив Интернет.

Правда, когда он запрашивал те или иные сведения, обозначая тему, абсолютно все коллеги, без исключения, он это видел по глазам, воспринимали его просьбы как причуду тронувшегося умом ветерана, из чего напрашивался вывод, что во мнении сослуживцев он безусловно и однозначно списан в тираж. Зорькин осознавал это печально и ясно, а оттого тем более хотел разобраться в задачке, преподнесенной случаем. Не для того, чтоб доказать кому-нибудь собственную полезность, нет! Единственное, к чему он стремился, — утвердиться или опровергнуть чудовищную по своей нелепости мысль, которая по-хозяйски расположилась в голове и не давала спокойно и безмятежно существовать. Как прежде.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

— Ванюш, ты как?

Ваня собирает в кучу расплывающиеся стены. Выстраивает из них правильный угол, помещает в центр знакомое, на две трети закрашенное окно. Опускает глаза ниже и прямо перед собой видит улыбающееся лицо Клары Марковны.

— Очнулся? — Докторша нежно проводит ладонью по Ваниному стриженому темечку.

Ладонь тяжелая и теплая, и Ване не хочется, чтобы докторша убирала руку. Странно, еще вчера она его ненавидела, а теперь гладит.

— Температуры у тебя нет, давление почти нормальное. Чего это нам такую цыганочку с выходом устроил? Перепугал всех. Больше так не шали! А то по попе нашлепаю. Не посмотрю, что взрослый парень!

Ваня понимает, что докторша шутит, и еще понимает, что она его… любит! Ну, как мама или бабушка. Как родственница, короче.

— Значит так, Ванюш, — Клара Марковна серьезнеет, — я тут тебе сюрприз приготовила, но это чуть позже, а пока послушай меня внимательно. Ты мальчик взрослый, я от тебя ничего скрывать не буду. Если сейчас сам себе не будешь помогать, никакие врачи не спасут. Досталось тебе, будь здоров. Но ты же спортсмен, сильный, выносливый. Вот и давай собирай всю силу воли и начинай выздоравливать.

— А как? — разлепляет губы Ваня.

— Как-как! Надо начинать самому кушать. Что мы тебя месяц через капельницу кормим? Не младенец же! Капельница, она поддержать может, а сил-то не даст! Это — первое. Второе — должен сам сильно захотеть выздороветь. Я все понимаю, Ванюш, — Клара Марковна снова погладила его по темечку, — ты думаешь, незачем поправляться, все равно в тюрьму. А ведь это неправильно, сынок! Следователь, он ничего не решает. И слушать его не надо. А суд, глядишь, и поверит тебе. Выяснит все обстоятельства, разберется. Да и поймет, что ты не убивал.

— А вы откуда знаете? — удивляется Ваня.

— Так ты нам тут в бреду всю свою жизнь уж раз десять рассказал! Ведь не убивал, Ванюш? — Клара Марковна смотрит на него с надеждой, будто точно знает его ответ.

— Нет, — шмыгает вдруг замокревшим носом Ваня. — Когда я подошел, девочка уже… А этого… ну, отца ее еще били.

— Ты-то не бил?

— Я — нет. Не успел.

— А если б успел? — Докторша снова смотрит на него испытывающе и очень по-доброму.

Кто так на него смотрел? Бабушка? Ну да, когда он чего-нибудь бедокурил и не хотел признаваться.

Под этим взглядом Ване совсем неохота быть суперменом, наоборот, охота стать маленьким, чтоб Клара Марковна, как мама, взяла на ручки и побаюкала. И поцеловала бы, и сказала бы что-то типа: все хорошо, не бойся, маленький, я с тобой! У Вани начинает щипать в глазах, и он вдруг понимает, что Кларе Марковне совершенно невозможно соврать, как бабушке.

— Если б успел, — слова выталкиваются медленно, будто прирастают к языку, — если б успел — ударил! Потому что он, он… я его узнал. Понимаете? — Ване страшно хочется все объяснить. И про Бимку, и про Катюшку, и про этого лысого урода, из-за которого… — Это он мою собаку об угол! И Катюшка потом неделю говорить не могла, будто немая сделалась!

Клара Марковна смотрит на него участливо и жалостливо.

— А ты хоть раз человека ударить пробовал?

— Тысячу раз на тренировках и на соревнованиях.

— Да нет, не в спорте, по-настоящему, когда убить хочешь?

— Нет, — Ваня отрицательно возит головой по подушке.

— Ты думаешь, это просто — убить человека?

— Он не человек, — бормочет Ваня, — он — чурка.