Скинхед

– Какой ты красивый, как Аполлон, – проговорила она, отводя от паха его ладони и опускаясь перед ним на колени прямо на гальку.

А дальше...

Опомнился он лишь тогда, когда женщина столкнула его с себя на землю.

– Жарко... У тебя это впервые, малыш?

Он кивнул.

– Милый! – Она повернулась на бок и через секунду оказалась над ним. Поерзала, охнула, нанизавшись на снова воспрявший член, и все понеслось сначала...

– Какие у тебя смешные уши, – проворковала она чуть позже, все еще находясь сверху и рассматривая его внимательно, будто стараясь запомнить. – Никогда не видела, чтобы одно было выше другого на целый сантиметр! Странная асимметрия.

Ночью он долго рассматривал себя в зеркало, даже нашел школьную линейку, чтобы замерить уши. Незнакомка оказалась совершенно права: левое размещалось ниже правого на целый сантиметр! От воспоминаний о голубом сарафане член напрягался, разбухал и становился вовсе гигантским. Однако юношу это уже не беспокоило – наоборот, – ведь незнакомка сказала, что это не просто хорошо – прекрасно! Как она выразилась? Береги свой хоботок – в нем твое счастье.

Утром он помчался на валуны и прождал ее там до самого вечера. Она не пришла. Ни в тот день, ни потом. Больше он не видел ее никогда в жизни, но никогда и не забывал...

Чуть позже Коля случайно обратил внимание на то, что и у отца, и у младшего брата уши тоже были не на месте. Не так откровенно, как у него, но...

Вот это сходство ушей на фотографиях и заставило Стырова позвонить давнему знакомому, как раз начальнику того, что соловьем заливается в лежащей на столе трубке, и задать всего лишь один вопрос: может ли у двух блондинов родиться брюнет?

– Может, – ответил приятель. – Если в предыдущих коленах, то есть среди бабушек или прадедушек, был хоть один брюнет. Но точный ответ может дать только ДНК-тест.

Результаты этого ДНК-теста и лежали сейчас перед ним, неопровержимо доказывая, что прокурор города Корнилов является родным отцом скинхеда-убийцы Ивана Баязитова.

Сам собой вспомнился рассказ Асии о муже-профессоре, узнавшем в пятьдесят лет, что не может и никогда не мог иметь детей и что ребенок, им воспитанный, чужой.

Видно, корниловская мамаша согрешила именно с брюнетом... И проявилось это лишь во втором поколении, у внука...

– Ну что, будете записывать код? – донесся из трубки недовольный голос собеседника.

– Код? – опомнился полковник и сообразил, что, завязнув в воспоминаниях, пропустил большой кусок словоизлияний генетика. – Давайте. – И автоматически воспроизвел на отчете «Медпункта» продиктованные четырнадцать цифр.

– Только к этой базе нужен допуск Е-18, без него не войдете, – ворчливо сообщил ученый.

– Спасибо, – поблагодарил Стыров. Требуемый допуск у него имелся, однако к чему он был сейчас и что за код ему продиктовали, оставалось непонятным.

«Ладно, это потом, – решил полковник. – Не к спеху».

* * *

Выматерившись вслед спине Зорькина, исчезнувшей за дверью, Митрофанов резко свез локтем в сторону оставленный бывшим наставником пакет. Увесистая ноша, облаченная в гладкий полиэтилен, стремительно проехалась по полированной столешнице и шмякнулась на пол. Из раззявившегося бокового шва почти на середину кабинета вылетела голубая пластиковая папочка, которая, в свою очередь, исторгла несколько листков, аккуратным веером разметавшихся по полу.

Чертыхаясь, Митрофанов присел на корточки, собирая разлетевшиеся бумаги. Сложил, не заботясь о последовательности, листочки с компьютерным текстом, поднял последний – изготовленную вручную странную схему с аккуратными красными квадратами, зелеными треугольниками, синими трапециями.

– У внучонка небось фломастеры позаимствовал, художник, – проворчал Митрофанов, невольно вглядываясь в яркую графику.

Внизу листка, как и положено на серьезных схемах, шла расшифровка условных обозначений: красный квадрат – Москва, зеленый треугольник – Питер, синяя трапеция – регионы. Все геометрические фигуры на схеме соединялись стрелками и пунктирами, на которых стояли даты. По центру схемы чернел шестигранник с лаконичной аббревиатурой ФСБ.

«ФСБ? – оторопел Митрофанов. – При чем тут ФСБ?»

Даже за время вынужденной бездеятельности бывший учитель навыков не потерял – это Митрофанов оценил сполна. Отчет Зорькина, больше напоминающий обвинительное заключение, пестрил ссылками на «листы дела» – тщательно подобранную информацию из разных источников. Погружаясь в картину мироздания, детально прорисованную старым следователем, Митрофанов сначала злился, потом негодовал, следом – задумался. Ощущение было таким, будто у него в руках граната с вытащенной чекой. И бросить нельзя – отбежать не успеешь, осколками посечет, и держать невмоготу – сплошные страх и безнадежность.

– Олег, обедать пойдешь? – заглянул в кабинет коллега.

– Уже обед? – поразился Митрофанов, не поднимая головы от стола. – Нет, работы много. Не знаешь, Сам на месте? Мне к нему срочно надо.

– Сам? Ты что, не в курсе? – удивился несказанно коллега. – Он же в реанимации! Ночью скинхеды напали, чуть богу душу не отдал.

– Что? – подскочил Митрофанов. – Скинхеды?