Скинхед

– Брось ты! Ничего не изменилось. Ни-че-го! Темка мой – гений компьютерный. Окончил университет, работать начал. Однокурсник, друг вроде, такой, знаешь, мальчик-мажор, сманил его в фирму к отцу. А отец – бывший партийный работник, райкомом командовал. Поначалу в Темке души не чаял, а на деле оказался таким махровым антисемитом! Дочка его, представь, в Темку влюбилась, мой дуралей – тоже. И началось! Стали Темку жрать просто поедом: откажись от девчонки, нам евреи в родне не нужны! Он домой придет черный, губы трясутся, а я, дура старая, ему внушаю: успокойся, сынок, все образуется, другие сейчас времена! Короче, довлюблялся: обвинили в воровстве какой-то программы, я не понимаю в этом, с работы выперли. А девчонка эта, Наташка, из дому сбежала и к нам! Ну, папаша такого позора, конечно, не стерпел, скандал устроил. И знаешь, что орал? – Клара Марковна горько усмехается. – Жалко, говорит, что на всех вас печей и газовых камер не хватило...

– Не может быть... – Валентина мотает головой, будто пытается отогнать от себя страшные слова, которые, кажется, еще висят в воздухе маленькой ординаторской. – Как же...

– Потом явился к нам какой-то бес в штатском. Говорит, есть доказательства, Артем Михайлович, что вы ЦРУ наши национальные секреты продавали! Еврейский заговор... Лучше всего, говорит, вам из страны уехать. Иначе – тюрьма. Мы – к адвокатам. Никто за дело не берется. Глаза прячут: куда, мол, мы против государственной махины? Раздавит. Темку сначала в ФСБ на допросы таскали, дома несколько обысков, телефоны слушают, у подъезда топтуны сменяются... Но мы держались! Потом дверь дегтем облили, на машине желтую звезду какой-то гадостью вытравили. Подъезд исписали: «Жиды, вон из России!» Соседи с нами здороваться перестали. Короче, через три месяца я его сама к брату в Израиль отправила.

– Вы рассказываете, а я будто кино смотрю из советских времен... И что, органы так легко отпустили?

– А кому он нужен? Да и не было против него ничего, изматывали просто.

– А девушка?

– Наташка-то? Так это она мне внука и родила! Умная девка оказалась. Когда Темка уехал, сделала вид, что с другим парнем гуляет. Дело к свадьбе, туда-сюда, путешествие на море, а оттуда раз, и к Темке сбежала!

– Досталось вам... – Валентина все еще качает головой, удивляясь услышанному. – Тем более спасибо, – вдруг смущается она до красных пятен на щеках.

– Почему тем более? – с интересом вскидывается докторша.

– Ну... Ванька-то мой...

– А, жидов не любит? – Клара Марковна громко и от души хохочет. – Эх, маманя! Что ж ты так сына своего плохо знаешь? Вот скажи, я внешне как?

– Hу...

– Да не стесняйся! Похожа на еврейку или нет?

– Я в этом не очень разбираюсь... – Валентина еще больше смущается.

– Ладно, сама скажу. – Клара Марковна встает, расправляет плечи, поднимает голову. – Фас, профиль, ну? Орлиный нос! То есть крючком. Губы! – Она выпячивает их к Валентине. – Типично еврейские! Рот подковкой, нижняя губа толстая и отвислая. Глаза! Видишь? Большие, навыкате.

– Так вы – еврейка?

– А что, есть сомнения? – Клара Марковна снова хохочет. – Стопроцентная! И горжусь этим! Фигура – видишь? Вот она, еврейская корма, – докторша качает костистыми широкими бедрами, жопа низкая, аж землю метет, ноги короткие, никто не спутает! А сынок твой, скинхед недоделанный, поверил, что я немка, то есть арийка, то есть своя. – Она тяжело опускается на стул. – Какой он скинхед, твою мать? Пацан, кем-то умело обдолбанный. Попал бы в руки сектантов, сейчас бы мантры на улице пел, связался бы с байкерами – были бы мозги бы на мотоциклы заточены, да хоть рокером мог стать, хоть фанатом футбольным, кто там еще у них, молодых, имеется? Кто первый пацана подхватил, тот и поимел... Беда! – Клара Марковна по-бабьи подпирает голову ладонью. – Я тут слышала, какие бредни он следователю рассказывал про высшую расу и хороших парней Гитлера и Сталина, так меня чуть Кондратий не хватил. Откуда?

– Знать бы... я от него ничего такого никогда и не слышала. В школе учился отлично, в институт на бюджет поступил по результатам ЕГЭ, я все радовалась, как мне с сыном повезло. Добрый, заботливый. Катюшка, это дочка младшая, полностью на нем! И уроки проверит, и накормит, и погуляет. В собаке своей души не чает, он же выходил его почти безнадежного! Усыпить хотели.

– Знаю, рассказывал. Вот и думаю, как же такой добрый, такой сердечный парнишка в эту шайку попал? Должна же причина быть! Ладно, с жидами мы разобрались. Для него что евреи, что арийцы – один хрен. По названию только и различает. А вот кавказцев он у тебя почему так не любит? Давно это? После истории с собакой, что ли? Так объяснить же надо было что не в национальности дело, звери – они национальности не имеют, сама знаешь.

– Знаю, – Валентина закрывает лицо руками, так, чтобы докторша не видела ее глаз. И вдруг говорит глухо, но твердо: – Имеют. Все кавказцы – звери.

– Вот те на! – изумленно крякает Клара Марковна. – Обидели они тебя, что ли?