Skinова печать

— Нам солнца не надо, нам задница Барина светит! — тут же подхватили досужие мерзавцы-шутники.

— А откуда тогда такая вонь? — не сдавались сторонники первой версии.

В это время Крюков сумел, наконец, протолкаться к месту циничного и изощренного преступления.

— Управление спецслужбы! — объявил он. — Вы что тут, самосуд решили устроить? Суд Линча? Самоуправством занимаетесь?!

И без того сконфуженный Барин предпочел ретироваться. Пиджак — яйцо под майонезом, брюки разорваны, авторитет растоптан. Это было слишком для одного дня. Его паладины в растерянности переминались с ноги на ногу, не зная, что теперь делать с пленниками. То ли и в самом деле повесить, то ли надавать пинков и выгнать взашей.

— Преступников — в машину, — распорядился Крюков. — Их будет судить народ!

Он пошел вперед, за ним повели героев дня. Санчес огреб по дороге пару шлепков от публики, но зато и сорвал аплодисменты. Машке повезло больше, ей только хлопали. Когда арестованные оказались на заднем сиденье «рябухи», один из телохранителей спросил опера с беспокойством:

— А они не сбегут?

— Дверь под током, — заверил его сыщик.

Охранник недоверчиво, с опаской коснулся дверной ручки одним пальцем. Накопившееся в нем и в корпусе машины статическое электричество разрядилось, как это иногда бывает, с довольно громким треском. Охранник испуганно отдернул руку.

— Ну что, не убило? — с беспокойством спросил Крюков. — Повезло тебе, мужик! В следующий раз будь осторожнее.

Охранник ногой захлопнул дверь машины и рысью припустил за успевшими удалиться коллегами.

Крюков запустил двигатель и вырулил со стоянки.

— Куда вас? — спросил опер у несгибаемой парочки.

— Лучше, конечно, в Лефортово, но сойдет и Бутырка! — донельзя довольный собой сострил Санчес.

— Ничего не получится, — поспешил разочаровать его сыщик. — На отсидку ты еще не наработал. Надрать бы вам обоим задницу!

— Ишь, размечтался! — ехидно заметила Машка. — Не видать тебе, мусор, моей задницы, как своих ушей!

Крюков усмехнулся.

— Нет, братцы, это вы размечтались. Возомнили себя невесть кем. Этакой помесью Ивана Сусанина с Зоей Космодемьянской. А на деле вы — мелкие пакостники.

— Да что ты про нас знаешь?! — завопил Санчес. — Да мы знаешь!..

— Ага, расскажи ему все, — опять-таки ехидно посоветовала другу Машка. — А он в книжечку запишет и тебе, дураку, потом предъявит. Он же из ментовки.

— А мне плевать, что он из ментовки! — не унимался Санчес. — Мне плевать на любую власть! Все равно они ничего не слышат и не понимают. Власть слышит только взрывы и понимает лишь язык ультиматума. Дело прочно, когда под ним струится кровь! Убийство — вот настоящий, фактический аргумент, потому что оно необратимо!

Крюков готов был поаплодировать его арии, да руки на руле. Поэтому — переспросил:

— А ты что, уже убил кого-нибудь? Я не для протокола спрашиваю. Просто любопытно.

Санчес самодовольно подбоченился.

— Обвинение хочешь состряпать? И чтобы я сам себе дело сшил? Ищи дурака!

Но тут неожиданно Машка набросилась на соратника-сообщника.

— Это ты не валяй дурака. Тоже мне, террорист! Санчес-Карлос! Алеша Карамазов! Да если бы тебе было в чем признаться, ты бы это сделал и с протоколом, и с магнитофоном, лишь бы похвастаться. Вы же все только болтаете. Ну, кого ты убил? Таракана домашним тапком?

И неожиданно подумала, что тот странный парень Дима или Хорст никогда не стал бы себя так вести. И за его спиной явно есть настоящие серьезные дела. Интересно, какие?

Санчес долго крепился. Видимо, признание далось ему нелегко. Наконец он раскололся:

— Ну и что? Да, я никого не убил! Пока никого. Но я готов к этому. И вообще, я считаю, что за идею можно убить любого. Это не преступление.

Крюков с трудом подавил в себе сильное желание остановиться, вытащить этого убийцу-теоретика из машины и погонять с полчаса пинками, чтобы немного выветрить дурь.

Машка заметила, как изменилось лицо опера. На нее это произвело сильное впечатление. Она поняла эту перемену по-своему и перешла на «вы».

— Скажите, а вы кого-нибудь убили?

— Нет, — соврал сыщик.

Машка уловила фальшь в его голосе.

— А если честно? Я и так вижу, что убили. Сколько?

— Когда? — отозвался Крюков.

— Что «когда»?

— А что «сколько»?

— Ну, сколько человек вы убили? — настаивала Машка.

— Когда? — снова переспросил опер. — На прошлой неделе? На позапрошлой? На этой? Какой отрезок времени вас интересует?

— За всю жизнь…

— Не знаю, не считал. Первых трех хорошо помню, остальных — нет. И не хочу вспоминать.

— А за что вы их убили? — вступил в разговор и Санчес.

— Они в меня песком бросались, — Крюков затормозил возле дома Гершензона. — Ладно, экстремисты, выметайтесь.

— Дураков ищете? Сами же говорили, что дверь под током, — окрысился Санчес.

Ну, конечно, убийства, жертвы, готовность к подвигу — это одно. А вот током ударит — совсем другое. Это больно.

— Нету тока, кончился, — печально вздохнул сыщик. — Искра в землю ушла.